Гранатовый синдром

— Заяц, зачем ты здесь? — Дмитрий бросил быстрый взгляд на скучающего товарища.

— Чтобы убивать! — немедленно отозвался тот.

— Не дури, ты не в учебке, — отреагировал Дмитрий с раздражением, всматриваясь уже в до боли изученные стены лесопилки, откуда по-прежнему не пахло жизнью.

Остальные тоже навострили уши, надеясь на оригинальное продолжение спора.

— Я больше ничего не умею, так получилось, — нехотя протянул Зайцев. — Ты пофилософствовать решил перед штурмом безжизненной деревянной палатки?

Дмитрий хотел ответить, но внезапно насторожился: ему показалось, что в проеме приоткрытой железной двери лесопилки что-то блеснуло. Миллиметр за миллиметром ощупывал он линзами мощного бинокля чешуйки ржавчины квадратного металлического листа и зияющую черную пустоту за ним, но ничего подозрительного не обнаружил. Ему было странно, что за то время, что они наблюдали за строением, враг, если он и был внутри, никоим образом себя не выдал. Либо появления разведчиков ожидали и затаились, либо там никого не было. Подобное прежде случалось, когда сутками приходилось контролировать объекты, которые коварный неприятель давно оставил, улизнув в другие укрытия.

Успокаивая себя, Дмитрий мысленно вернулся к прерванному диалогу. В последнее время он не раз спрашивал себя, чем будет заниматься, когда все закончится. Ему нравились военные будни еще с тех пор, как стукнуло восемнадцать, и он по полной хлебнул из чаши жестокости в разведроте. Издевались свои с выдумкой. Ночные тренажерные залы, выкрики сержанта: «Крокодила принять!», стойки на голове во время поездки на «Урале» по ухабам, бесконечные «фанеры», «лоси», «каламбахи» — все это должно было породить в неокрепших щенятах волчьи, присущие настоящим убийцам, повадки. И они, молодые полугодки, выполняя приказ своих старших товарищей, врывались ночью в какую-нибудь пятую роту второго батальона, сокрушая все на своем пути. Нещадно били всех подряд, ломали о спины «молодых» табуретки, глумились над «дембелями», которым оставалась пара месяцев до «гражданки». Заставляли отжиматься и распевать похабные песни «стариков» под внимательными взглядами запуганных «слонов». Приятно было сознавать, завтракая в столовой или вышагивая на плацу, что никто не смеет посмотреть тебе в глаза и униженно расступается, потому что ты — разведчик, элита, местное божество. Через полгода, когда уволились «старики», Дмитрий почувствовал в себе перемены. Если раньше ему в радость было сломать пару носов распухшими от драк костяшками мощных кулаков, то, повзрослев, он вдруг охладел к ночным тренировкам на живых, оцепеневших от страха, манекенах. Хотелось проявить свои навыки в настоящем деле, стать полезным для общества. Его мечта вскоре сбылась.

В зоне боевых действий, мало, кто откровенничал, в отличие от полка, где нечем было заняться по вечерам. Дмитрий знал, что Евгений Зайцев в пятнадцатитысячном городке на окраине страны работал грузчиком в продуктовом магазине. Жека как раз без стеснения, со смехом, вываливал на слушателей свои унылые провинциальные истории. Когда в магазин привозили коробки с замороженными куриными окорочками, Заяц с грохотом бил их о цементный пол склада, который находился на первом этаже жилого дома. Если действо происходило рано утром, да еще в выходной, то прибегал жилец со второго этажа, волосатый бугай. Дело заканчивалось всегда одинаково: лицом в виде сплошного черного синяка с заплывшими глазами-щелочками, и даже сломанной челюстью. Быстрый секс с замужними продавщицами в подсобках тоже помогал скрасить унылые будни грузчика-казановы. Мужья догадывались о магазинных адюльтерах, но, памятуя о соседе со второго, предпочитали не выказывать претензии своим благоверным.

Иван Голоногих не представлял жизнь без автомобилей и работал автослесарем по специальности, которую не без труда получил в профессиональном училище. Он перечитал всю художественную литературу, где упоминались автомобили. Любимым романом стал бестселлер А.Хейли «Колеса», после чего Иван страстно возжелал увидеть Детройт, автомобильную столицу мира, посетить башню «Дженерал моторс» и музей Генри Форда, своего кумира. В армии все изменилось и любовь к машинам сменилась тягой к оружию. Он мог часами чистить автомат до блеска, научился стрелять из гранатомета и ручного пулемета. К счастью для таких как Иван, полигонов для оттачивания военного мастерства было много, и он нашел свое призвание в войне. Многочисленные, выверенные командованием, операции приносили удовлетворение. Он не роптал на судьбу, а наоборот, каждый раз мысленно благодарил ее. Все изменилось, когда Иван обрел смысл в новой для себя религии, в ожидании появления первенца. И вот тогда в двери постучал неведомый доселе страх. Как-то раз, в неожиданном порыве откровенности, он признался удивленному Дмитрию, что, если не отпустят на побывку увидеть рождение ребенка, он сбежит.

Долгожданная команда лейтенанта «Вперед!» в клочья разорвала томительное ожидание, и бойцы с готовностью встрепенулись. Пригнувшись, они выдвинулись в сторону погружавшейся в вечернюю тень пилорамы. Можно ли на войне привыкнуть к погибели, когда она так часто касается острым крылом, мажет скорбно-черным, и кажется, что ты с ней повсюду, даже в коротких прерывистых снах? Один мудрец как-то высказался: «Только палач превращает смерть в рутину». Когда лейтенант, как скошенная травинка, рухнул перед солдатами, Дмитрий на доли секунды застыл от неожиданности. Непредсказуемость конца — к этому он не смог приспособиться за годы военных действий. Часто встречал он на армейском пути законченных фаталистов, живущих и умирающих с одинаковой безжизненной, как свернувшийся в кипятке куриный белок, пустотой в глазах. Казалось, что еще до роковой пули или осколка они уже были мертвецами, по странной и необъяснимой причине топтавшими землю.

— Ложись! Снайпер! — крикнул Заяц, мигом оценивший обстановку, и все свалились, сжались, с силой вдавливая тела в зеленые волосы мягкой придорожной травы.

Еще две пули прошептали где-то рядом, но не причинили вреда. Все вокруг превратилось в слух. В повисшей над узким шоссе мертвой тишине гулко бухали о ребра грудных клеток растревоженные сердца затаившихся трех солдат. Позиция была рискованной для передвижения, поэтому решили ждать до плотных сумерек. Мертвые глаза лейтенанта замерли в направлении пилорамы, словно отдавали последний приказ захватить врага, на щеках, в ямочках-кратерах, скопилась запекшаяся вишневая кровь.

Пока бронзовый шар солнца неторопливо сползал в чернеющую полоску горизонта, унося с собой длинный летний день, каждый, угрюмо, предавался тягостным размышлениям. Дмитрий жалел, что совсем не узнал нового, недавнего выпускника командного училища, командира, хотя, как оказалось, это уже было неважно. Зайцев свирепо пыхтел рядом, злился, что в команде нет своего снайпера, который бы уж точно выбил крысу из лесопилки. Иван, прикрыв веки, тихо, вполголоса, молился, чтобы судьба дала возможность увидеть любимую жену и ребенка. Коченеющее безжизненное тело, рядом с которым приходилось коротать вечер, не мешало трем живым думать о будущем.

Наскоро разработали план. Решено было, что Дмитрий, в сумерках, подберется как можно ближе к полуоткрытой двери пилорамы и из подствольного гранатомета постарается попасть в проем.

— Ты лучший в полку по стрельбе из этой нашлепки для автомата, — в шепоте Зайцева смешались гордость и зависть: ГП-25 — единственное, что ему не удалось покорить.

— У меня только две гранаты, — возразил Дмитрий, шаря рукой в подсумке. — Чтобы попасть, нужно поближе подползти, но темнота в обе стороны работает, и надо постараться впотьмах выстрелить по цели.

— Твоя задача — произвести шум, вряд ли ты кого-нибудь зацепишь из подствольника. Зато они подумают, что нападают с центрального входа, а мы с Ваней в задние ворота влетим, — Евгений усмехнулся. — В спину всех и порешим из автоматов.

— А разве там есть другой вход? — Иван казался озабоченным.

— У пилорамы всегда сквозной проход: спереди заходит бревно на рельсовой тележке, а сзади оно, уже распиленное на доски, выходит наружу, — пояснил Зайцев и, узрев непонимание в глазах Ивана, добавил: — Я проработал как-то целое лето с отчимом на частной лесопилке, у бандитов-лесников. С утра до вечера пилили ворованный лес. Эх, хорошо заработали тогда. Так вот, готовые доски выносят через заднюю дверь и складывают на поддоны, чтоб сохли. Внутри пилорамы их никто не держит.

На середине пути до лесопилки солдаты разделились. Дмитрий пополз дальше, а Евгений с Иваном свернули направо, вдоль низкорослого кустарника. Из деревянной постройки не доносилось ни звука, снайпер тоже молчал. Разведчики надеялись, что враг принял их за случайно забредших, оторвавшихся от своих, вояк, которые, после гибели одного из них, давно уже унесли с несчастливого места ноги. План захвата пилорамы, мирного в прошлом строения, сейчас превратившегося в неприятельскую крепость и откуда веяло смертью, висел на тонкой нитке неопределенности. Зайцев, временно присвоивший себе командирские обязанности, как и все, не был уверен в успешной реализации задуманного, но от неопределенности испытывал возбуждение, его глаза сверкали. Он давно мечтал проявить себя в качестве командира, это был его шанс. Набитый под завязку нужными знаниями по военной тактике лейтенант лежал неподалеку и ничем не мог помочь своим подчиненным, разливая вокруг себя вечную грусть.

Дмитрий без происшествий дополз до удобной позиции и замер, ожидая мгновения между глубокими сумерками и возможностью разглядеть темное ущелье, куда должны были влететь гранаты. Сердце выпрыгивало из висков, руки дрожали. Он считал, что именно от его действий зависит успех команды, ответственность давила как многотонный груз. По его подсчетам выходило, что Евгений с Иваном уже были на точке готовности для штурма. Аккуратно Дмитрий вытащил гранату, уперев магазин автомата в грунт. В настороженной тишине звонко щелкнул фиксатор подствольника. Он опустил автомат на землю, пытаясь унять дрожь. Слишком, слишком много зависело сегодня от него! Его роль задавала тон всей пьесе, от нее зависел успех. «Ну, что ж, зрители собрались, вот и третий звонок, поднять занавес! Поехали!» — Дмитрий резко поднялся, прицелился и нажал на курок.

Пока первая граната разлеталась на мелкие осколки внутри пилорамы, вслед за ней устремилась вторая, но не долетела, и за пару метров до цели ухнула возле здания. Выстрелив, Дмитрий бросился на землю, ожидая шквала огня от растревоженного противника. Ответные выстрелы не заставили себя ждать. Трассирующие пули в почерневшем воздухе летели в его сторону, спотыкались о неровности ландшафта, рикошетили и, взмывая ввысь, гасли словно умирающие звезды. В это же время и неожиданно для засевших внутри, сзади деревянной коробки раздались короткие очереди. Это атаковали Евгений с Иваном, яростно и бесстрашно прорываясь через вторые ворота. Дмитрий принял сигнал и устремился на подмогу товарищам, воспользовавшись хаосом и неразберихой в стане врага. Уже около железной двери, куда несколько минут назад влетел «подарок» из подствольного гранатомета, он услышал зычное: «Димон, чисто! Заходи!».