Волчья корона

Глава 7

Быть счастливым – это, наверное, чувствовать, что ты живешь. Не знать, не понимать, а ощущать. Кожей, клетками тела, каждым вздохом. Ощущать его на языке со вкусом её поцелуев, под кончиками пальцев, ласкающих её скулы. Оно затаилось в глубине её глаз, там, где я видел отражение собственного взгляда.

У. Соболева и В. Орлова. Позови меня

Как же сильно бьется сердце, стучит о ребра, беснуется. Как будто вот-вот не смогу дышать. Только от одного понимания, что он здесь со мной. Приехал и сразу ко мне. Еще не разделся, еще пахнет дорогой, свежестью, пахнет самим собой. И у меня дух захватывает от этого запаха. Мое счастье от его приезда пульсировало в самом воздухе и буквально разогревало его до электрических искр.

– Почему не даешь залечить твои раны? Почему каждый раз, когда я могу сделать так, чтобы они исчезли, ты противишься?

– Потому что, когда я смотрю на них, я вспоминаю, как ты оставлял их на мне. Вспоминаю, как это было сладко…

– И больно…

Шепчет мне на ухо и проводит кончиками пальцев по едва затянувшимся рваным ранкам у самой ключицы.

– Мне больно только тогда, когда тебя нет со мной рядом. Я люблю тебя, мой император.

– Никогда не думал, что мне будет нравиться, когда кто-то произнесет эти слова…ты знаешь, что наша сущность не верит в существование человеческих страстей. Таких, как любовь к женщине?

Его слова тоже причиняют мне боль, но я к ней готова. Потому что готова принять, что он никогда не будет любить меня. Только позволяет любить себя. Отклонилась назад, прислоняясь спиной к его груди и замирая от ощущения жара, исходящего от его тела.

– Ты не человек…и я знаю об этом. Мне все равно.

– Когда я далеко от тебя, Лана…. Я представляю, где в следующий раз мои клыки вонзятся в твою кожу, откуда я выпью тебя…

Как же невероятно он пахнет. Сколько запрета и ядовитого экстаза в этом запахе для меня. Пахнет зверем, мужчиной, пахнет властью и сексом. У меня кружится голова, когда я представляю, что он может сделать со мной этой ночью.

– То, что ты меня представляешь…дороже любых других проявлений чувств.

– А ты? Что именно представляешь ты?

– Представляю тебя во мне и…и схожу с ума, и дохожу до наивысшей точки…касаясь там, где касался ты.

Развернул к себе, схватил за затылок, подтягивая так, что я стала на носочки

– Что это значит? Плохо ведешь себя, моя девочка?

– Очень плохо. Ты меня накажешь?

– Мммм, я так сильно тебя накажу, что ты будешь кричать для меня. Но вначале ты покажешь, что делала, когда меня не было…

– Нет…

– ДА!

Властно и дико, приближая губы к моим губам.

Подхватывает за талию и сажает на подоконник, задирая одну мою ногу под колено и упираясь своими руками в стекло.

– Давай. Сейчас…что ты делала? Я хочу видеть. И рассказывай. Не молчи.

– Я…я вот так облизывала свои пальцы, – сунула в рот сразу два пальца, смачивая их слюной и проводя ими по мокрым губам, другой рукой оттягивая ворот блузки вниз, обнажая грудь, проводя мокрыми пальцами по соску.

– Представляла, как ты проводишь по нему языком, а потом кусаешь его, – сдавила сосок, и Вахид застонал вместе со мной, подхватил грудь снизу. Не ласкает, только держит и смотрит на сосок. Смотрит, как я его глажу и сдавливаю.

– Сожми сильнее.

Сдавила.

– Еще. Так, чтоб было больно.

Всхлипнула и сжала ногтями, а он выдохнул, открывая рот и облизывая клыки кончиком языка.

– Дальше…

Снова смочила пальцы слюной, скользнула под трусики, но он содрал их одним движением и выкинул на пол. От стыда вся краска прилила к щекам. Хотела сомкнуть колени, но он обеими руками развел их в стороны еще шире.

Мои пальцы скользнули между нижними губами, отыскивая зудящий и пульсирующий клитор.

– Медленно, – хрипло прошептал и склонился над моими распахнутыми ногами, внимательно наблюдая за моими пальцами, перехватывая руку и управляя ею. Накрывая мои пальцы своими и делая круговые движения и движения вверх-вниз. По всему моему телу пробегают мурашки, и от острого возбуждения закатываются глаза, я дрожу всем телом. Опускает мои и свои пальцы и резво вводит во влагалище два моих и два своих. От неожиданности мой рот распахивается, и с него срывается вскрик.

– Да, маленькая…вот так.

Толкается своими-моими пальцами и снова вытаскивает их, чтобы растирать затвердевший и выпирающий клитор с бешеной силой, откинул мою руку, наклонился и впился в мою промежность губами, быстро и яростно всасывая пульсирующий узелок и заставляя меня заорать и завыть от нахлынувшего оргазма, выгнуться дугой и ощутить, как клыки впились во внутреннюю поверхность правого бедра одновременно с тем, как его пальцы вбились в мое пульсирующее лоно. Продлевая оргазм, делая его острым до потери сознания.

Поднял голову и прижался окровавленным ртом к моему рту, лаская языком мой язык, отдавая запах моих соков и моей крови, продолжая внутри моего тела толкаться пальцами, словно надевая меня на них. Резко, сильно, доставая до самой матки. Медленно вытащил и вонзил снова…

– Маленькая прелюдия к тому, что я сделаю с тобой ночью, Лана…

Вытащил пальцы и поднес их к губам, принюхался, закатил глаза и облизал.

– Б*ядь, твой запах делает из меня безумца. Я не привез тебе подарок…Чего бы ты хотела?

Пытаясь отдышаться, чувствуя, как все еще подрагивает все тело, я понимаю, что мне от него ничего не нужно кроме него самого.

– Только одно…если бы ты мог мне разрешить. Если бы мог позволить.

– Что разрешить?

Берет меня осторожно за скулы и заставляет посмотреть в свои невероятные зеленые глаза.

– Разреши мне увидеть мою маму. Разреши поехать к себе домой и хотя бы издалека посмотреть на нее. Отпусти меня…

Вдруг сильно сжал мои скулы.

– Я не отпущу тебя никогда. Знай, что из гарема женщины уходят только в гробах. Твоя участь уже никогда не изменится.

Опустила голову, прикрывая глаза и чувствуя, как несмотря на смирение на глаза наворачиваются слезы, и тоска сжимает сердце железными тисками.

– Я поеду с тобой… я отвезу тебя к твоей матери, Лана. Но ты не сможешь с ней заговорить, не сможешь приблизиться, не сможешь даже окликнуть ее по имени. Только взгляд издалека. Обещай, что не ослушаешься меня…

Радостно вскрикнула и обхватила его шею обеими руками.

– Даааа, обещаю, обещаю. Божеее…спасибо. Спасибо тебе. Это предел всех моих мечтаний. Увидеть маму хотя бы один раз.

Я обхватила его бедра ногами, впиваясь дрожащими пальцами в волосы и не замечая, как он весь дернулся, когда мой сосок скользнул по его щеке.

– Твою ж мать…хер там я доживу до вечера.

Обхватывая мои ягодицы и лихорадочно расстегивая штаны, проводя пальцами по моей промежности.

– Все еще мокрая моя сладкая дырочка…, – одним толчком заполняет меня собой, – ты…можешь просить у меня что угодно…кроме того, чтобы я отпустил тебя. И…если посмотришь на кого-то другого…, – он вдруг схватил меня за горло и оскалился, – я изуродую и убью тебя, Лана. Я способен разодрать тебя на части.

– Зачем…мне…кто-то…дру…гой, – задыхаясь под каждый яростный толчок его плоти.

– Только для того, чтобы умереть страшной смертью…, – ответил и гортанно застонал, хватая меня за волосы и заставляя выгнуться назад, подставить грудь его жадным губам и ощутить, как пронзает меня…словно пронизывает саму душу и само сердце. И нет ничего прекрасней этого грязновосхитительного совокупления, когда мы оба орем от похоти и наслаждения.

Я не знаю, сколько времени не видела маму. Нет, я знаю. Знаю. Но не хочу думать о том, что прошло так много месяцев. Иногда мне было стыдно, что я ее забыла…нет, не забыла, что я смею быть счастливой от нее вдалеке. Когда она так страдает и оплакивает меня, не зная, что именно со мной случилось. Ищет меня…

И я дико волновалась. Понимала, что мне запрещено к ней приближаться, понимала, что мне не дадут даже подойти и поговорить с ней, и все равно нервничала, предвкушала и молилась об этой встрече. Мама – это святое, мама – это самое лучшее, что есть в наших воспоминаниях, и самое светлое. Мама – это пример всепоглощающей и абсолютной любви, которую мы впитываем каждой клеточкой, чтобы потом отдать все это тепло своим собственным детям. Мама. Моя любимая, старенькая мама. Как же сильно я скучала по тебе, моя маленькая и родная.

Но реальность оказалась хуже, намного более жестокой, намного более страшной. Это видеть родного человека, это понимать, насколько он страдает, насколько ему больно, и не иметь возможности его утешить. Меня сопровождала охрана. Маму я видела из окна автомобиля.

Боже, как же все изменилось, насколько теперь казался убогим мой район, насколько бедным наш домик. И мама…полусогнутая, совершенно седая, словно стала еще меньше ростом, как будто груз горя раздавил ее. Развешивает дрожащими руками листовки с моим изображением на столбы и деревья. Ее кривляют соседские мальчишки. Один мой взгляд, и их разогнала моя охрана. Мама даже не заметила. Мамочка моя. Моя родная. Как долго я не видела тебя. Как же ты сильно страдаешь, и я ничем не могу облегчить твою адскую боль.

Мама идет по улице, показывает прохожим мою фотографию, они с жалостью смотрят на нее и отворачиваются. Наверное, она им надоела и все эти месяцы занимается тем же самым каждое утро. Я уже знаю, что она не работает и получает жалкое пособие и помощь от соседей. Ей почти нечего есть, и у нее отнимается левая рука. Наш кот Васька умер месяц назад, и она теперь совершенно одна.

Она словно в другой жизни. Между нами вдруг появилась пропасть, и я ощутила ее буквально на физическом уровне. Мое сердце почти разорвалось от боли и переживаний. Мама неловко ступила на ногу, споткнулась и упала, и я не выдержала.

Распахнула дверь и почти крикнула «мамааааа», но мне закрыли рот, быстро захлопнули дверцу, и машина сорвалась с места. По щекам градом покатились слезы.

Я вернулась в императорский особняк вся в слезах. Это было впервые, что я пришла к нему сама. Без того, чтобы меня позвали.

Все еще одетая, заплаканная, я пробежала по ступенькам и замерла у его кабинета. Там, где двое безмолвных смуглых охранника тут же преградили мне путь. Молча встав передо мной со скрещёнными внизу живота руками. Тут же показался Хариф Дари. Низенький, коротко стриженный с длинными усами. Главный манзат (евнух) гарема.

– Вас не приглашали… – вкрадчиво сказал он, улыбаясь мне ртом, но не глазами.

Впервые столкнулась с ним настолько близко. До сегодняшнего дня Хариф Дари не приближался ко мне. Наверное, потому что я только недавно обрела свои новые покои, и мне пока только подбирали штат слуг. Хариф больше уделял внимание всем остальным наложницам, а так же самой Гульнаре. Я видела, как он прогуливается с ней в саду, удерживая на поводке ее собаку неизвестной мне породы с хохолком на лбу.

– Я знаю. Я пришла поговорить с императором. Пожалуйста, доложите обо мне.

– Не положено. Когда императору будет угодно вас видеть – вас приведут.

Говорит мягко, припеваючи, и в то же время слышны нотки раздражения и настойчивости. Он привык властвовать. Пока что я еще совершенно не знаю обитателей гарема и тех, кто им руководит. Я еще слишком много не знаю. Но незнание законов не освобождает от ответственности.