Латвийский национализм на службе Западу

5.3. От «песенной революции» — к рижским баррикадам

Выходу Латвии из состава СССР сопутствовало множество драматических событий, трактовка которых сегодня во многом отражает официальную позицию государства того периода времени. Вывод советских войск из Латвии, инцидент с рижским ОМОНом, расстрел на Бастионной горке в центре Риги и баррикады на улицах Старого города — эти ключевые события до сих пор нуждаются в непредвзятой оценке. Оценке, официально утвержденной Российской Федерацией как правопреемницей Советского Союза, ибо все эти акты также встроены в общий антироссийский исторический нарратив официозных латвийских историков и являются обоснованием «исторических» претензий современной Латвийской Республики к нашей стране.

Градус напряжения в Риге постепенно и неуклонно возрастал со старта «перестройки». Показательным стал скандал со строительством рижского метро в 1988 г., когда от высшего руководства Компартии Латвии и националистически настроенной части населения поступил протест против строительства метрополитена в Латвии. Суть протеста была удивительной, особенно для советского времени. Протестовали не против метро, а против рабочих, которые приедут из других республик Советского Союза и, вероятно, останутся жить в Латвии, тем самым еще больше уменьшив процент латышей в республике. Это выступление проходило без участия НФЛ, но идея построения моноэтничного латышского государства, как видим, находила сторонников и во властных сферах, и в обществе. После того как к подобным акциям подключился Народный фронт, масштаб провокаций и накал антисоветской риторики в латвийском обществе стал расти в геометрической прогрессии.

Акции и лозунги подобного характера получали широкое распространение в Латвии того времени. Вот еще несколько примеров:

— «Рижское взморье теперь уже превращено в курорт союзного значения, и местных жителей почти там уже нет»;

— «За исключением сельской местности в Курземе, Зем-гале и Видземе, в Латвии уже осталось совсем мало латышских детских учреждений и школ»;

— «Раньше в Латвии, как и в любом государстве, были свои кулинарные блюда, свои марки конфет, шоколада, папирос, а теперь только союзные марки: “Белочка”, “Ласточка”, “Кара-Кум”, “Казбек”, “Беломорканал”. В столовых, кафе и ресторанах готовят блюда только по союзным, русским рецептам»;

— «Около половины периодических изданий Латвии издаются на русском языке. В Латвии не хватает бумаги для издания трудов латышских писателей, школьных учебников, но несмотря на это, здесь издаются произведения русских писателей и школьные учебники на русском языке»[149].

Но наиболее серьезные последствия имели события в Риге, когда Народный фронт попытался развязать вооруженный конфликт местного населения с Советской армией, находившейся на территории республики. Как свидетельствует упомянутый ранее Арнольд Клауцен, после провокации на Бастионной горке, когда было обстреляно здание МВД ЛатССР, Народный фронт четко и ясно обозначил «врагов латышской нации». Ими, само собой, стали советская власть и рижский ОМОН, который принимал непосредственное участие в эксцессе[150]. Эта ужасная провокация рассматривалась с разных точек зрения, однако было ясно на кого она была направлена и для чего задумывалась.

События, связанные с рижским ОМОНом, до сих пор не имеют однозначной трактовки. Их история началась 2 января 1991 г., когда главой МВД СССР Борисом Пуго был отдан приказ занять Дом печати в Риге[151]. После того как ОМОН выполнил приказ, работа в Доме печати продолжилась, и лишь одно издание прекратило выпуск — то, что выпускал Народный фронт. Это означало, что МВД взял на себя исполнение полномочий других органов власти. Фактически Пуго пошел против правящей элиты Компартии Латвии и попытался своими силами пресечь угрозу, которую местные «коммунисты» видеть отказывались. 5 января Минобороны СССР направило в Прибалтику дополнительные военные части.

8 января Верховный Совет ЛатССР, уже тогда не подчинявшийся центральной власти в Москве, наделил одного из лидеров НФЛ Дайниса Иванса правом представлять Латвию за рубежом в случае силового исхода накалявшейся ситуации. События обострялись. Но только по одной причине — поздней реакции органов госбезопасности и отсутствия политического решения на усмирение националистических движений у тогда еще председателя Верховного Совета СССР Михаила Горбачева. 13 января противники советской власти вышли на улицы города и начали возводить баррикады в центре Старой Риги. Уже 15 января ЦК КПЛ во главе с Альфредом Рубиксом (в независимой Латвии он отсидит 6 лет в тюрьме за свои действия) объявил о создании Комитета национального спасения. 16 января выяснилось, что единственный путь к баррикадам в центре города блокирован митингующими, и ОМОН приступил к демонтажу баррикад, что вызвало стрельбу с обеих сторон. В ходе перестрелки погиб министр путей сообщения ЛатССР, и эта «сакральная жертва» стала спусковым крючком для «горячей» фазы конфликта. Глава МВД Латвии Алоиз Вазнис разрешил милиции открывать огонь по ОМОНу.

20 января события стали принимать драматический оборот. После задержания одной из групп митингующих с холодным оружием ОМОН конвоировал их на свою базу в Дом печати. В ходе перевозки по бульвару Яна Райниса со стороны Бастионной горки начался обстрел. ОМОН решил искать укрытия в здании недружественного республиканского МВД, но там его вход в здание был воспринят как попытка штурма. В результате здание было взято ОМОНом. В ходе перестрелки погибли 5 человек, четверо из которых вблизи Бастионной горки, один — у здания МВД.

По словам Клауцена, многие факты свидетельствуют о том, что бой на Бастионной горке не был спровоцирован ОМОНом со стороны бульвара Райниса, а на любительских кадрах с места событий было четко видно, что огонь велся со стороны Бастионной горки, также об этом свидетельствуют и следы пуль на здании МВД. Один из погибших в тот день, лейтенант милиции Владимир Гомонович, был убит выстрелом сверху, что означало: огонь велся со стороны Бастионной горки, ведь бульвар Райниса находится в низине по отношению к ней.

О том, что столкновение было спланировано заранее, также свидетельствует «потрясающая» оперативность как республиканских, так и всесоюзных СМИ, которые по «счастливой случайности» оказались на месте событий прямо в начале перестрелки.

Схема событий на Бастионной горке 20 января 1991 г.

Стрелка 1 — направление движение рижского ОМОНа по бульвару Райниса.

Стрелка 2 — направление стрельбы мятежников.

Стрелка 3 — направление движения ОМОНа после начала стрельбы.

Похожий сценарий разыгрывался и в Вильнюсе во время штурма Телецентра 13 января 1991 г. Вся эта провокация была на руку лишь Народному фронту, который благодаря ей окончательно сформировался как политическая элита Латвии на время обретения независимости.

Клауцен также описывает еще один процесс, запущенный в марте того же года, — всесоюзный референдум за сохранение Советского Союза[152]. Новый состав Верховного совета республики, который был созван 3 мая 1991 г., после принятия Декларации независимости Латвии отказался проводить этот плебисцит, само собой, сославшись на эту самую Декларацию независимости.

Это шло вразрез с мнением еще действовавшей на тот момент Компартии Латвии, и совместно с Интерфронтом трудящихся ЛатССР было решено все же провести референдум на территории республики. Несмотря на подготовку, он так и не был проведен в полной мере по многим причинам, которые сводились к одному: советская власть на территории Латвии потеряла свои позиции. Референдум состоялся лишь частично, на территориях военных частей, на предприятиях и в профсоюзах[153].

По словам Клауцена, январские события в Риге и Вильнюсе стали первыми предвестниками августовских событий в России, а первопричиной этого была окончательная потеря авторитета М. Горбачева как главы государства. В действиях Горбачева очевидно было стремление сохранить свою власть путем преобразования СССР в конфедерацию и отказа от Прибалтийских республик, но эта наивная мысль в конечном счете привела к краху всего Союза. После вильнюсских событий рижские депутаты понимали, что следующий акт распада государства произойдет именно в Латвии. Самопровозглашенный 18 августа 1991 г. ГКЧП бездействовал, и в конце концов случилось неотвратимое. Создание отрядов Бесхлебникова, о которых также упоминает Клау-цен[154], знаменовало полный захват власти НФЛ. Деятельность этих боевиков, набранных в основном из жителей сельской местности, была направлена на провокации и диверсии, захват политработников и провоцирование конфликта между государственной властью и населением. Не правда ли, очень напоминает украинских футбольных фанатов из западных, тоже сельских и националистически настроенных регионов, доставленных в Киев для обострения ситуации на майдане осенью 2013 г.?

Ге трагические январские события также известны благодаря хорошо распиаренным «рижским баррикадам». Они сегодня в Латвии преподносятся как невероятный подвиг настоящих патриотов Латвии, которые сдерживали натиск «имперских» войск и боролись за волю и независимость латышского народа. Однако подобные красочные описания не совсем уместны в данном случае. Это всего лишь попытка героизации людей, которые способствовали приходу к власти нынешней элиты во главе с националистическим движением, а некоторые из них действовали в прямом противоречии со своими партбилетами и законами, давшими им власть.

По словам очевидцев, основной размах строительства баррикад пришелся на конец января, когда вывод советских войск из Латвии уже почти завершился. То есть мятежники хорошо рассчитали время выступления (или были осведомлены в силу своего служебного положения), сделанного в тот момент, когда у общесоюзной власти не осталось опоры, кроме ОМОНовцев. Кстати, от передачи республиканскому и сепаратистскому МВД рижских ОМОНовцев спасла только отставка Вадима Бакатина и назначение Бориса Пуго главой общесоюзного Министерства внутренних дел. Заняв это кресло 1 декабря 1990 г., Пуго шел против Горбачева, который фактически решил отпустить Прибалтику, так и не признанную США в составе СССР. В отличие от Горбачева, после Мальтийского саммита 1989 г. самоустранившегося от событий в трех северо-западных республиках СССР, Пуго «превратил ОМОН в боевой отряд латвийской Компартии»[155].

Отмечу, что «прибалтийский вопрос» стал предметом конфиденциальной дискуссии, последовавшей за первой встречей двух лидеров на Мальтийском саммите 2 декабря 1989 г. В ходе этой дискуссии, как свидетельствуют рассекреченные американские документы, Горбачев заявил, что «не настаивает на отказе Литвы от декларации о своей независимости [принятой 26 мая 1989 г.], а [настаивает] только на том, чтобы приостановить ее и вести переговоры в рамках советского законодательства», а вчерашний директор ЦРУ и действующий президент США Дж. Буш-старший заявил, что он не отказывается от «политики непризнания и поддержки стремления прибалтийских народов к самоопределению»[156]. Вы можете себе представить, чтобы Сталин обсуждал, как ему быть с сепаратистами, с президентом Рузвельтом? Да еще бы американец имел наглость в глаза заявлять, что он поддерживает этих сепаратистов? Но для Горбачева обсуждать территориальную целостность своей страны с ее врагом было в порядке вещей. Таким вот оно было, это «новое политическое мышление»!