Алоха из ада

— Ты прав. Вот. Я это сказала. Мне нужно, чтобы ты исправил мой прокол.

Мышцы её плеч и затылка напряжены. Её дыхание стало слегка поверхностным и быстрым. Сердцебиение участилось. Если бы я верил ей, то мог бы поклясться, что она говорит правду.

Сола качает головой.

— Я не знаю, что случилось, как и отец Травен. Слышал о нём? Стража оплачивала его услуги экзорциста-фрилансера. Он настоящий. Подлинный надиратель демонских задниц, старая школа. Только на этот раз демон пнул в ответ сильнее.

— Почему пришла ко мне? Почему бы не найти другого священника? Или жреца вуду, или одну из тех старых ведьм ню-ву из Чайнатауна? Они любят такие вещи.

— Я пыталась найти другого священника, но, когда пошли слухи, что я работала с отцом Травеном, никто из них не захотел разговаривать со мной.

— Наконец-то ты сказала что-то интересное. Что не так с твоим укротителем змей?

— Его отлучили от церкви.

Я поворачиваюсь к Видоку.

— Ты знал об этом? Ты был славным мальчиком-католиком. Это серьёзное дело. Может быть кто-либо хуже отлучённого от церкви священника?

— Да. Тот, которого не отлучили.

Я достаю «Проклятие» и закуриваю. Смотрю на Карлоса. Закон штата гласит, что мне нельзя здесь курить, но он качает головой: «не парься».

— Что Травен натворил? Пощипывал блюдо для пожертвований? Подмазывался к алтарным мальчикам?

Джулия качает головой.

— Ничего такого. Отец Травен — палеолингвист. Он специализируется на переводах древних религиозных текстов и расшифровке мёртвых языков.

— Дай догадаюсь. Вместо того, чтобы в качестве хобби собирать марки, он перевёл книгу, которую Церковь не одобрила, и был за это прижат к ногтю.

— Что-то вроде того. Была одна конкретная книга, доставившая ему неприятности, но он не хочет говорить о ней. Однако, всё это никак не умаляет того факта, что он опытный и чрезвычайно успешный экзорцист.

— Так что пошло не так с ребёнком?

Она садится на один из барных стульев. Качает головой и кладёт руки на стойку.

— Твоя догадка не хуже моей. Казалось, экзорцизм проходит хорошо, и Хантер — Хантер Сентенца, одержимый мальчик — идёт на поправку. Стал выглядеть по-человечески. Голоса прекратились. Исчезли следы огня.

— Огня?

— Не то, чтобы мы видели его на самом деле, но на потолке у него над кроватью был выжжен символ. У него в комнате не было спичек или зажигалок. Мы полагаем, что это сделал овладевший мальчиком демон. Его руки и лицо были покрыты волдырями.

— На что похож этот символ?

— Старый. Мне он незнаком. Отец Травен может больше рассказать тебе о нём.

— Что случилось потом?

— Было похоже, что мы выигрываем. Травен был уверен, что демон у него под контролем, и что он почти достал его. До этого Хантер говорил на разных языках. Но затем показалось, что он в порядке. Мальчик успокоился и дышал нормально. Внезапно он схватил отца Травена и швырнул через всю комнату. Священник поднялся на пару метров над кроватью и закричал: «Меня не запрут». После этого всё стало странно.

— После этого?

— Хантер упал обратно на кровать и не шевелился. Я не знала, потерял он сознание или умер. После того, как я помогла отцу Травену подняться на ноги, мальчик запел.

— «Волшебного дракона Пафф»?[41]

Она качает головой, и уголки её губ искривляет слабая грустная улыбка.

— Это была старая песня «Кордеттс»[42]. Со словами «Мистер Дрёма[43], подари мне сон, сделай его самым милым из всех, что я видел».

Я не могу удержаться от смеха.

— Вот в чём дело. Ты думаешь, что демон знает меня.

— Есть идеи, кто бы это мог быть?

— У меня не такой большой опыт общения с ними. — Я мысленно пробегаюсь по всем своим убийствам. Их так много. Они текут тёмной вонючей рекой. — Может я и убивал демонов время от времени, но не похоже, чтобы у них были отдельные личности. Они как жуки. Кто помнит, как наступал на жука?

— Может, песня была случайностью, но я в этом сомневаюсь. Вопрос в том, что ты собираешься делать в связи с этим?

Я смотрю ей в глаза, затягиваюсь «Проклятием» и выпускаю дым.

— Я отправлюсь в «Макс Овердрайв» и найду мюзикл «Сестёр Эндрюс». Затем поеду в отель, поставлю его и буду пить остаток дня.

Я встаю, чтобы уйти, но Видок хватает меня за руку. Может, он и выглядит старым, но он больше века тренировал свои мышцы. Его хватка подобна клешне подъёмника на автосвалке.

— Дай мне папку, — говорит он Джулии.

Сола достаёт из сумки на ремне, которую поставила на стойку, бежевый конверт из обёрточной бумаги.

Видок подталкивает меня к стойке и достаёт что-то из папки. Это фотография подростка в школьной форме. Возможно, снимок на выпускном. Он улыбается в камеру. Ровные белые зубы и растрёпанные каштановые волосы под шапочкой выпускника. Он выглядит как парень, который был капитаном команды по лёгкой атлетике. Я его ненавижу. Здоровый, счастливый, популярный качок. Мой естественный враг в школе. С другой стороны, он не из тех, кого я бы выбрал для кадрили с демонами.

— Это мальчик, которого мы обсуждаем. Его зовут Хантер. Ему девятнадцать. Столько же, как было тебе, когда тебя утащили в ад. Скажи мне, Джимми, тот опыт сделал твою жизнь лучше? Мне так не кажется. Ты собираешься уйти и дать тому, что случилось с тобой, случиться с этим мальчиком? — говорит Видок.

У меня в горле кислота. В башке водоворот гнева и страха, когда девятнадцатилетний парень, которого я похоронил у себя в голове в темноте под половицами, гораздо глубже, чем ангела, начинает выбираться туда, где я не могу не смотреть на него. Абсолютный вьетнамский флешбэк[44], и я чувствую то, что не знал, что всё ещё могу чувствовать. Сухие хрупкие руки выскальзывают из-под пола в доме Мейсона, хватают меня и тащат в Даунтаун. Ощущение падения. Впечатываюсь в покрытый кровью и дерьмом переулок в Пандемониуме. Пытаюсь прояснить голову и сфокусироваться, когда на меня обрушиваются тысячи новых запахов, звуков и вечно сумеречное небо. Затем медленное осознание того, где я, и ликующие взгляды на лицах адовцев.

Я швыряю фото обратно на стойку.

Когда я лежал там на улице ада, у меня появилось странное ощущение, словно что-то первобытное и жизненно важное внутри меня треснуло, и всё, чем я был или вообще мог быть — имя, надежды, Элис, вся моя нелепая жизнь — пожухло и развалилось, как гнилой фрукт. Когда это случилось, внутри меня не осталось ничего, кроме оцепенелой безнадёжности трупа. Не так уж много, чтобы строить новую жизнь, но это было всё, что у меня осталось, когда я понял, что адовцы не собираются убивать меня сразу. Возможно, именно поэтому мне так легко убивать, и вот почему я прячусь над магазином в одной комнате с покойником с тех пор, как выбрался из ада. От меня осталось слишком мало для чего-либо ещё.

Я бросаю окурок в чашку Солы.

— Мне не нравится, когда мной манипулируют. Ты облажалась. Сама всё и исправляй.

Я встаю и выхожу.

Я перехожу на другую сторону улицы, где темнее, и я могу спрятать глаза от солнца. Кэнди практически нагоняет меня через полквартала.

— Подожди, пожалуйста, — говорит она.

Я продолжаю идти. Она догоняет и идёт рядом со мной.

— Я отправила Видока в клинику и велела ему пригласить Аллегру на завтрак. Хочешь позавтракать со мной?

— Вот зачем Видок подкупил тебя? Я тот засранец, что уходит, а ты тот ангел, который должен привести меня обратно.

— Конечно. Это работает?

— Что-то не заметно.

На углу она встаёт передо мной.

— Давай. Просто позавтракай со мной. Нам не нужно говорить ни о чём таком.

— Спасибо, нет.

— Зачем тебе нужно всё усложнять? Давай что-нибудь сделаем. Только мы. Мы поцеловались той ночью в «Авиле», и с тех пор каждый раз, когда мы пытались узнать друг друга получше, был какой-то пиздец. Но сейчас мы здесь, и мне не нужно спасать Дока, а тебе не нужно спасать мир. Можем мы просто попробовать хотя бы час вести себя как обычные люди?

— Я считал, что именно потому, что мы не обычные люди, мы поладили. Солидарность монстров.

Она кладёт руку мне на грудь.

— Тогда мы можем притвориться. Парочка волков, кушающих черничные вафли среди овец.

— Оставь себе вафли. Мне нужен жир, чтобы избавиться от похмелья. Много бекона или ветчины. Может быть, стейк из жареной курицы.

— Всё, что угодно.

Я отступаю от неё на шаг.

— Давай кое-что проясним. Ты больше никогда не играешь в подобные игры и не лжёшь мне. Ни в чём.

Она кивает.

— Обещаю.

— Ладно.

Она берёт меня под руку и тянет дальше по улице.

— Тогда, «Роско» на Гауэр. У них есть жареные цыплята и вафли.

Кэнди чуть ниже меня. Я смотрю на неё сверху, улыбающуюся в этих дурацких солнцезащитных очках. Иногда просто видеть женскую улыбку сродни ножу в сердце. Это больно и пугает до глубины души, но вопреки всем своим инстинктам вы проглатываете эту боль и продолжаете смотреть. Через некоторое время вы понимаете, что это не так больно, как вы считали.

— Ладно. «Роско».

Мы сидим в кабинке в глубине «Роско», я спиной к стене. Старая семейная привычка, после того как Дикий Билл[45] словил пулю в затылок в Дедвуде. Никому из нас не нужно смотреть в меню, чтобы сделать заказ. «Роско» специализируется на жареных цыплятах и вафлях в вызывающей зависимость сродни героиновой подливке. Вы едите здесь, потому что еда великолепна, и если живёте в Лос-Анджелесе и не собираетесь двинуть кони от злоупотребления спидов, то всё же можете заценить на артериях цвет и плотность бетона.

Я всё утро пытаюсь не обращать внимания на свои руки, но больше не могу. Я быстро исцеляюсь, но это просто ускоренная версия того, как исцеляются все остальные, что означает, что почти зажившая кожа адски зудит. Я прислоняюсь спиной к стене, чешу одну руку, затем другую. Ощущение великолепное. Мне хочется погрузиться под красную кожу и свежие шрамы и покромсать ногтями нервы, чтобы те заткнулись.

— Ты что, спал в витрине зоомагазина? Выглядишь так, словно у тебя блохи, — замечает Кэнди.

— Вчера вечером демон Глютир сделал меня своей жевательной игрушкой.

— Тебе достаётся всё веселье. Я никогда даже не видела ни одного.

— Если только не смотришь на него сквозь бинокль из бункера с кондиционером, то тебе не захочется. Этот ублюдок сжёг к чертям мне руки.

— Дай взглянуть.

Я сбрасываю пальто и сдвигаю сожжённые рукава. (Мне действительно пора сменить одежду. Она выглядит так, будто я украл её у бродяги-поджигателя). Надеюсь, здесь сейчас нет глядящих на нас прекрасных семейств. Им может захотеться сложить своего цыплёнка в пакет и доесть дома.

Кэнди наклоняется через стол и тычет в мою красную недожаренную левую руку.

— Эй. Больно.

— Ты большой мальчик. Выглядит не так плохо.

— Следующего Глютира я отправлю к тебе для массажа и пилинга.

Принесли наше питьё. Мой кофе и кока-колу Кэнди. Я до этого не ел вместе с ней, но слышал, что нефриты настоящие сладкоежки.

— После завтрака нам нужно повидать Аллегру. У неё найдётся что-нибудь, чтобы привести тебя в порядок, — говорит она в перерывах между глотками содовой.

— Неплохая идея. Даже если это всего лишь что-то, что остановит проклятый зуд.

Кэнди берёт соломинку из напитка и обматывает её вокруг пальца.