Алоха из ада

Что это означает, так то, что адское рукожопное снаряжение довольно легко хакнуть. Возьмём Кодекс. Предполагалось, что Касабян получит возможность заглядывать в Даунтаун лишь для того, чтобы читать книгу. Но всё работает совершенно не так. Он похож на одну из тех дорожных камер, которые фиксируют проезд на красный свет. Если он как следует скосит глаза, то увидит гораздо больше, чем книгу. Он как целый комплекс связанных воедино дорожных камер, и может рассматривать в бинокль весь ад. Точнее, не весь, но изрядную его часть. Это единственный его крючок на меня, и он никогда не позволяет мне забыть об этом.

— Обычные командные игры в сухом бассейне «Чак И. Чиз»[24]. С тех пор, как Люцифер свалил обратно на небеса, Мейсон полностью захватил власть. Генералы Люцифера передрались из-за планов сражений. Маммона с Бафометом занялись вредительством в отношении войск друг друга. Травят им пищу, и тому подобное дерьмо. Всё для того, чтобы подлизаться к Мейсону. Семиаза — единственный генерал, отказавшийся целовать Мейсону задницу, так что ему пришлось бежать из города, — сообщает он последние новости.

— Мудрый шаг.

— Мейсон к чему-то готовится. Он отовсюду стягивает войска, но они разбросаны по всему аду, так что это займёт какое-то время. Наряду с этим, он затеял какую-то другую игру, но я пока ещё не понял, какую.

Я могу проходить сквозь тени и выходить почти везде, где хочу, проходя через Комнату Тринадцати Дверей, точку в самом центре времени и пространства. Я могу попасть в эту Комнату, потому что много лет назад один из генералов Люцифера, тот, который хотел, чтобы я был его личным ассасином, засунул ключ мне в грудь. Я единственный во Вселенной, кто может попасть в эту комнату, потому что единственный ключ у меня. Но когда Бродячие носились по городу, как кладбищенская саранча, я узнал, что Мейсон пытается сделать свой собственный ключ.

— Это Комната Тринадцати Дверей? Он нашёл способ попасть внутрь?

— Не думаю. Если бы ему удалось, он бы уже был здесь, глодая твой череп.

Касабян прав. Мейсон не из робких или медлительных. Если бы у него был шанс сбежать из Даунтауна, даже хотя бы на минутку, он бы им воспользовался и попытался убить меня.

— Итак, что он задумал?

— Ты скажи мне. Ты каждую ночь разговариваешь с этим парнем. Раньше с Элис, что было довольно жутковато, а теперь с доктором Думом[25].

Он бьёт в двенадцать. Шар отскакивает от бортика и не падает. Мой черёд.

Я откладываю сигарету, кладу кий между большим и указательным пальцами и целюсь.

— Что это значит?

— Раньше в «Макс Овердрайве» ты разговаривал во сне с Элис. Однако с тех пор, как мы перебрались сюда, всякий раз, когда засыпаешь, ты начинаешь вертеться, словно цыплёнок на вертеле, и разговаривать с Мейсоном.

— И о чём я говорю?

Я играю единицу от борта, и загоняю в угловую лузу.

— Кроме «пошёл на хуй» и «я убью тебя», ты много бормочешь на адском, так что трудно сказать.

— Купи словарик.

Он обходит по периметру стол, кружащий вокруг мухи мясистый паук.

— Есть ещё кое-что. На самом деле это ничего не меняет, но ты можешь захотеть узнать.

— Что?

— Никто в Даунтауне больше тебя не боится. Раньше ты был бугименом[26], от которого они не спали по ночам. Теперь они говорят о тебе так, словно ты был школьным хулиганом.

— То есть, они позабыли обо мне.

— Я этого не говорил. Я имею в виду, что теперь Мейсон — новый жуткий человек в городе, а тебя так долго не было, что он по умолчанию завоёвывает титул крутого парня.

Я бью тройку, но ударяю слишком сильно, и шар откатывается обратно в центр стола.

Я беру сигарету, а Касабян вскарабкивается обратно на стол.

— Сперва он отправляет меня в ад, а потом даже не даёт мне сохранить свою репутацию. Этот мелкий хрен хочет всё заграбастать.

Касабян прицеливается.

— Так ступай туда и прикончи кого-нибудь. Перережь глотки нескольким генералам. Ты монстр, убивающий монстров. Будь креативным.

Я качаю головой.

— Все знают меня в лицо, а Мейсон расставил патрули на всех входах, которые я использую, чтобы попасть в ад. Он узнает об этом в тот же момент, едва я суну туда большой палец ноги.

— Беспокойство о подобном дерьме звучит для меня не особо похоже на Сэндмена Слима, если не возражаешь.

— Возражаю, но ты уже это сказал.

— Просто спустись вниз и убей его наконец! Ты раньше делал намного более безумное дерьмо, чем это.

— Сейчас не самое подходящее время. Мне нужно остановить всё, что он делает. Планы сражений. Закулисные сделки с генералами. Всё это. Мне нужно больше хаоса. Убьёшь кого-то на ледовом шоу, и вокруг всё превратится в сплошной дурдом. Снесёшь кому-нибудь голову в зоне боевых действий, люди переступят через тело, не отрываясь от бутерброда.

— Возможно. Несколько месяцев назад ты бы уже типа ДжонУэйнил[27] себе туда дорогу и начал свою собственную войнушку. Мне кажется, что ангел у тебя в башке сделал тебя мягким. Ты слишком долго был доброй волшебницей Глиндой[28].

Он прав. Мейсон как-то говорил со мной. Он овладел телами других людей и говорил со мной через них. Он становится сильнее и трудится над ключом. Он собирает войска. Мне следовало быть в Даунтауне, убивая его и доставляя падшим ангелам новые кошмары. Я впустую потратил последние шесть-семь месяцев, прыгая через скакалку с Уэльсом и Стражей, напиваясь в дупель и становясь тряпкой.

После стольких лет я всё ещё не понимаю этот мир. Он мягкий и глупый, и полон мягких и глупых людей. Почему они все не сходят с ума и не рвут друг друга в кровавое конфетти? Им же хочется. Я могу читать их глаза. Слышу биение их сердец. Чую пот страха. Пот гнева. Ярость внутри, которую они никогда не могут выпустить. Я превращаюсь в одного из них. Это цена жизни в этом мире и попытки вписаться в него.

Ангел в моей голове — часть его. С другой стороны, был ли вообще ангел? Может, я схожу с ума, и это мой Тайлер Дёрден[29]. Возможно, я всегда был сумасшедшим, а возвращение сюда выплеснуло это наружу. Ад был моим галоперидолом, и без него я медленно погружаюсь в шизу. Слышу голоса. Выполняю приказы того, кого, может быть, даже не существует.

Элис здесь нет, а без неё это место всегда будет лишь пустыней. Но я теперь связан с другими людьми. Видок. Аллегра. Кэнди. Карлос. Касабян. Даже Бриджит, которая меня бросила. Они являются шлакоблоками, тянущими меня ко дну океана. Знакомство с ними, то, что я плюю на них, высасывает мозг из моих костей. Делает меня слабым. Они хотят, чтобы я был в здравом уме и добродетельным, но монстр во мне хочет слышать, как шеи адовцев трещат и лопаются, как бутылки шампанского на Новый год.

Касабян загоняет один шар и выстраивает другой. Надо бить по полосатому шару или сплошному? Не помню. Я докуриваю последнюю сигарету и бросаю окурок в банку из-под газировки, оставленную под пластиковой табличкой «Не курить».

— Может, тебе стоит заняться чем-нибудь здесь. Сходить, поколотить ещё скинхедов. Сразиться с драконом. Или Кисси.

Я смотрю на него, пытаясь прочесть. Он не особо-то дышит или потеет, так что это непросто. Он сосредоточен на ударе, так что я не вижу его глаза.

— С чего это ты про них вспомнил? Кисси исчезли.

Я знаю это, потому что убил их, целую расу уродливых недоделанных ангелов. Ну, почти всю расу. Я видел одного, он называет себя Йозеф, несколько недель назад. Он жив и знает, где находятся остальные Кисси. Мы долго беседовали об этом.

Касабян замирает и смотрит на меня. Мы достаточно долго живём вместе, чтобы знать, когда я … ну, чрезвычайно серьёзен.

— Остынь, — говорит Касабян. — Это была шутка.

Он бьёт сплошной пятнадцать, и тот со стуком залетает в лузу. Монстр быстро передвигается, пытаясь вернуть всё в нормальное русло, обратно к игре. Загоняет ещё один.

— Не шути по поводу них. Мне это не нравится, — замечаю я.

— Как скажешь, чувак. Если я задел твои чувства, мы можем посмотреть «Жареные зелёные помидоры»[30] и откушать пинту «Хаген-Дас»[31].

Я больше не могу это выносить. Достаю обезболивающее зелье Видока и осушаю одним глотком.

— Нет. Давай посмотрим «Дикую банду»[32] и заплатим, чтобы нам принесли рёбрышки по-корейски.

— Ну, ебать меня членом Ллойда Бриджеса[33]. В конце концов, ты всё ещё жив, — говорит он. Затем добавляет: — Угловая луза.

Он наносит ногой удар по сплошному, восьмёрка отскакивает от дальнего борта и закатывается в угловую лузу с моей стороны.

— Ты платишь, — подытоживает он.

— Как обычно.

Я помещаю Касабяна в его сумку для боулинга, чтобы иметь возможность отнести в номер, не вызывая нервного срыва у других постояльцев отеля. Я всю дорогу держу сумку закрытой на молнию, но он всегда расстёгивает её на несколько сантиметров, чтобы иметь возможность выглядывать.

По пути через парковку я замечаю, как зверочеловек нагуаль хватает за руку маленькую блондинку. Когда она кричит на него, слышно, что у неё скандинавский акцент. На ней традиционная майка сёрфингиста и шорты, которые, похоже, носят все иностранные студенты по обмену. Нагуаль не показывает своего звериного лица, поэтому она понятия не имеет, что парень, с которым она спорит, не человек.

Я ставлю Касабяна на скамейку и подхожу. Увидев меня, нагуаль отпускает девушку. Я пробиваю его головой ветровое стекло блестящей прокатной машины и несколько раз ударяю лицом о приборную панель. Когда я прекращаю бить гада, тот бежит, сломя голову. Скандинавка не сдвинулась ни на йоту. Она не сводит глаз с разбитого ветрового стекла. Девушка не говорит спасибо, когда я прохожу мимо, но я и не жду этого. Между мной и нагуалем, она слишком потрясена, чтобы вообще хоть что-то сказать. Добро пожаловать в Лос-Анджелес, дорогая.

Когда я несу Касабяна вверх по лестнице, он говорит: «Это именно то, о чём я говорил».

Наутро такое ощущение, что мой мозг сбежал, чтобы присоединиться к цирку, был потрёпан львом и, возвращаясь домой, не миновал ни одной кочки и булыжника. Обезболивающее, которое дал мне Видок, не особо сочетается с «Джеком Дэниэлсом», если только вам не нравится ощущение, будто кто-то припарковал Сатурн-5[34] на ваших глазных яблоках.

Странные виски-сны прошлой ночью. Мне снились старые фильмы «Лики смерти». Псевдодокументальные интермедии, попурри из реальных и явно постановочных кадров людей, убитых интересными и креативными способами. Настоящее родео кровавого побоища. И в главной роли каждого из сегментов моего сна была Элис, которую калечили в широкоэкранном техниколоре[35].

По прошествии столько времени я всё ещё не знаю, как она умерла. Я знаю, что её убил Паркер — волшебник, профессиональный ублюдок и любимый худу-головорез Мейсона по приказу хозяина. Но я не знаю, как Паркер убил её. Это вопрос вечно повисает в глубине души всякий раз, когда я думаю о ней. Когда я сплю, мои сны проигрывают различные сценарии. Всё, начиная от быстрой пули в затылок до удара ножом и смерти от кровопотери. Сцены её смерти смешиваются со снами, что я снова на арене. Любой зверь, которого я убиваю, превращается в умирающую у моих ног Элис.

Я знаю, что это своего рода предательство — прятаться от правды о том, как она умерла, но я знаю разум Паркера и сомневаюсь, что он сделал это быстро. Паркер из тех парней, которые заставляют тебя хотеть поверить в реинкарнацию. Один раз я уже убил его, но, если бы у меня была такая возможность, я бы никогда не переставал убивать его. Убийство Паркера стало бы моей круговой тренировкой. Моей игрой в ракетбол. Я мог бы построить целый новый здоровый образ жизни, трижды в неделю сбивая его с ног и сворачиваю шею.