Трио для миллиардера

Но и я тоже хороша. Увидев бледное лицо Эльдара с впавшими щеками и появившимися тёмными кругами под глазами, я почувствовала, как у меня сразу кольнуло сердце. К моему ужасу, мне захотелось Дара приласкать. Руки сами потянулись к его лбу, чтобы разгладить морщинку между бровей, которая всякий раз появлялась, стоило Эльдару задуматься о чём-то или, как это было в больнице Медвежьего, сдержать стон при вправлении вывиха плеча.

Я сняла с себя надоевшие мне очки с затемнёнными линзами, положила их на тумбочку и чуть склонилась над Эльдаром, чтоб получше разглядеть его после стольких лет разлуки и, может быть, слегка коснуться пальцами его утомлённого лица. Мне захотелось вспомнить те давние и потрясающие ощущения, которые во мне вызывало одно прикосновение к Дару.

А он вдруг схватил меня за руку и с силой притянул к себе. Признаться, я не ожидала, что после операции под общим наркозом Сафаров способен на такие вещи. Не ожидала, что он почувствует, что в палате кто-то есть. Но оказалось, я плохо знала своего бывшего мужа.

Продолжая лежать с закрытыми глазами (это уже потом я узнала, что после аварии у Дара стали болеть глаза, из-за чего он часто держал их закрытыми), Сафаров здоровой рукой так притянул меня, что я буквально упала ему на грудь. А ведь ему категорически нельзя делать резких движений, чтоб шов на прооперированном левом плече не разошёлся.

Я открыла рот, чтобы это объяснить, причём от неожиданности чуть не заговорила с ним по-русски, как он впился мне в губы страстным поцелуем. Я сразу обмякла и потерялась во времени и в пространстве. А он с каким-то пугающим вдохновением то гладил, то ерошил мои короткие волосы со словами:

— Я знал, что ты придёшь ко мне, мой любимый Подснежник! Знал, что ты не могла просто так исчезнуть. Потому что мы любим друг друга. Потому что мы не можем друг без друга. И ты, наконец, пришла! Ведь это не сон, правда? Ты любишь меня, Марта?

Я не знала, не понимала, что мне отвечать, как себя вести в этой ситуации. Единственное, о чём я помнила, что Дару запрещено волноваться и делать резкие движения. Его последний вопрос привёл меня в чувство, и я хотела осторожно высвободиться из его объятий и уйти, как говорится, от греха подальше. Но Дар не позволил мне это сделать.

Не дожидаясь, а, может, забыв свой вопрос, он на удивление ловко подмял меня под себя и здоровой рукой начал быстро освобождать меня из медицинского костюма. Я опомниться не успела, как оказалась в костюме Евы. Хотела прикрыться одеялом, но Дар отбросил его в сторону и с упоением, с каким-то глухим рычанием, как это было в нашу брачную и, увы, единственную ночь, стал меня ласкать во всех потаённых местах моего охваченного жаром тела, которое совершенно перестало реагировать на голос разума.

Дар ласкал меня то нежными, то сильными движениями, целовал мои губы, лицо, грудь, а я, позабыв обо всём на свете, ласкала его в ответ. Покрывая меня частыми поцелуями, он шептал: “Люблю. Любил, люблю и всегда буду любить только тебя одну, мой Подснежник. А ты любишь меня?”. И я, метаясь на жаркой постели, изнемогая от охватившего меня враз желания, отвечала Дару: “Люблю. Счастье моё, я ни на минуту не переставала любить тебя. Я не могу без тебя. Умоляю, возьми меня”.

К счастью, сообразив, что мой любимый может нечаянно подвернуть прооперированную руку, я решила ему помочь и, выскользнув из-под Дара, села на него. Тогда, в нашу брачную ночь, под самый конец Дар, поедая меня жадным взглядом, предложил мне попробовать эту позицию, потому что ему казалось, что я буду выглядеть в ней великолепно. А потом, когда всё закончилось, Дар мне признался, что именно в этой позиции мужчина может без всяких помех рассмотреть любимую женщину, потому что она открывается перед ним, как цветок.

Но сейчас я посмела взять инициативу на себя только для того, чтобы помочь любимому. К тому же он всё также держал закрытыми глаза, и это позволило мне расслабиться, ведь, как ни странно об говорить, Дар меня не видел. Он просто меня любил.

И я… я тоже любила и безумно хотела его. Потому что долгими зимними ночами, когда на меня вдруг нападала бессонница, я вспоминала нашу брачную ночь и вновь переживала те восхитительные ощущения, которые сейчас испытывала наяву, а не в воспоминаниях.

Я очень сильно хотела Дара — до боли в скулах, до прерванного крика в горле, буквально до сумасшествия. Сколько можно жить воспоминаниями? Ведь я не железная.

Не думая о последствиях, о том, что будет, если вдруг сейчас в палату Сафарова захочет войти медсестра фрау Майер или дежурный врач, я попросила Дара меня взять.

И он взял. С такой же неистовой страстью, с таким же оглушительным напором, с такой же головокружительной нежностью, как это было почти шесть лет назад. О, аллилуйя! Что ещё нужно для счастья?

Иль ты приснилась мне?..

Перед тем, как ввести анестезию, врач сказал Сафарову, что если всё пройдёт нормально, через несколько дней его выпишут из больницы. Эльдар тут же решил, что всё так и будет.

Однако после операции он почувствовал себя неважно. Периодически его подташнивало, кружилась голова, и весь день слипались глаза. Он ненадолго засыпал, потом просыпался и скоро опять забывался беспокойным, зыбким сном.

Несколько раз к нему палату входила фрау Майер — как он догадался, это была ещё одна медсестра, которая менялась дежурством с фрау Вебер. Высокая худощавая блондинка, она возвышалась над его постелью, как каланча, и говорила тоже сверху, как будто наклониться к пациенту для неё было чем-то абсолютно недопустимым или унизительным.

Неудивительно, что Сафаров просто на дух не выносил фрау Майер. Впрочем, фрау Вебер он также не жаловал за её равнодушный бесстрастный голос, круглые тёмные очки, как у кота Базилио из сказки “Приключения Буратино”, но особенно — за её провокацию, которую она ему устроила, когда он сообщил, что хочет перевестись в другую больницу.

И тогда эта слишком худая, плоская, как доска, дамочка стала его подначивать, будто он боится неприятных ощущений после операции. При этом дама почему-то так волновалась, что её дурацкие очки чуть не слетели с носа. Хотя обычно она спокойная, как удав.

Эльдар мрачно подумал, что скорее всего за больных, которые лежат в стационаре после операции, медработники получают надбавку к зарплате. Ничего личного, просто деньги.

Никогда в жизни Сафаров не поднимал руку на женщину, но в ту минуту еле сдержался, чтоб не ударить наглую медсестру по её бледно-розовым губам. Тем не менее, его мужское самолюбие было задето, и он остался в этой больнице, хотя во Франкфурте таких заведений полным полно. Однако для Эльдара это был уже вопрос чести — сделать здесь операцию и потом уйти с гордо поднятой головой, как то подобает настоящему мужчине.

Операцию сделали, но, может, из-за наркоза состояние усталости и разбитости во всём теле не оставляло его ни на минуту. А так как в больнице Эльдар лежал всего второй раз в своей жизни, ощущение собственной некоей беспомощности его дико бесило. Естественно, визиты фрау Майер улучшению его самочувствия и настроения точно не способствовали.

Поэтому всякий раз при её появлении в палате он поворачивал голову к стенке, чтобы её не видеть. Медсестра изо всех сил старалась быть вежливой, но по-прежнему её скрипучий голос Эльдар слышал откуда-то сверху. Наверное, их неприязнь была взаимной.

Но так как в обязанности медсестры входило следить за состоянием прооперированного пациента, периодически фрау Майер навещала Сафарова. А потом вдруг взяла, и пропала.

Эльдар расслабился. Тошнота прошла, голову отпустило, только по-прежнему слипались глаза. Хотя, в принципе, это неудивительно, ведь проблемы с глазами у него начались ещё раньше — сразу же после аварии. Ясное дело, операция только усугубила проблему. Но, если верить окулисту, которого пригласили для осмотра русского пациента, со временем боль в глазах пройдёт. Это просто шоковая реакция организма на ДТП

Однако Сафарова больше беспокоило даже не это, а мысли о Марте, которые, стоило ему очутиться в больнице и перестать заниматься бизнесом, тут же взяли его в свои тиски.

Может, поэтому он и перенёс наркоз так тяжело, что несмотря на настоятельные советы врачей постараться выбросить все проблемы из головы и поспать, перед операцией Эльдар в очередной раз не спал, а прокручивал в голове события давно минувших лет. Разумеется, никакого смысла в этом не было, но мысли о Марте сами лезли в его голову.

Может, ему не удаётся отвлечься от этих мыслей из-за характерного терпкого аромата лаванды, который напоминает ему об утерянной для него любимой женщине, и который он регулярно чувствует благодаря всё той же фрау Вебер?

Но как Сафарову забыть тот пригласительный билет на их свадьбу, на котором нервным, торопливым почерком было написано три слова: “Прощай. Забудь. Не ищи”?

Перед самой свадьбой сестра Инара показала ему два оставшихся незаполненными билета и ради шутки их подписала: отдельно для Марты, отдельно для Эльдара. Получилось, будто бы они пригласили друг друга на свою же собственную свадьбу.

Видимо, за неимением другой бумаги Марта воспользовалась билетом, на котором стояло её имя. Эльдар обнаружил этот билет на следующий день рядом со своей подушкой. А сама Марта исчезла, как будто её никогда и не было, как будто не было их свадьбы.

Конечно, вся его многочисленная родня была в шоке, когда ближе к полудню он вышел один из своей комнаты. Но никому даже в голову не пришло подумать что-то плохое про Марту, в смысле её девичьей чести, потому что на Сафарове, раздавленном неожиданным исчезновением своей невесты, лица не было.

А Инара — суеверная, как и все восточные женщины, впоследствии не раз жалела, что она, не подумавши, подписала два злосчастных пригласительных билета, и получилось, будто она, пусть и на бумаге, разлучила брата и его невесту.

Но в ночь после операции Сафарову то ли приснилось, то ли почудилось, будто бы Марта опять рядом, будто бы она говорит ему, что любит его, и что он занимается с ней любовью. Ощущения были настолько явственными, что утром он долго не хотел просыпаться, смакуя подробности минувшей ночи.

А когда, наконец, он заставил себя открыть глаза, то ничего не понял. Его постель была так нещадно смята, как если бы он и вправду любил на ней Марту. А ещё в палате стоял еле уловимый аромат лаванды. Но Эльдар точно знал, что вчера дежурила фрау Майер.

Что за наваждение? Или кому-то захотелось над ним пошутить? Наступив на горло своему самолюбию, Сафаров попытался осторожно выяснить у фрау Майер, не входил ли кто в его палату минувшей ночью? Медсестра с удивлением посмотрела на него и сухо ответила: “Фрау Вебер”.

Ответ фрау Майер картину минувшей ночи для Эльдара нисколько не прояснил. А, кроме того, даже в самом страшном сне Сафаров не мог бы себе представить, будто он занимается любовью с этой сухой, как вобла, и бездушной медсестрой фрау Вебер!

Да этой худой до неприличия дамочке до его Подснежника, как до луны! И, в том числе, потому что Марте её худоба очень шла. Собственно, его любимая была не худой, а стройной девушкой. А уж обо всём остальном можно даже не говорить! Марта была идеальной.