Твоя жизнь в моих руках

Глава 10.1

Распорядок дня, установленный не мной, раздражал. С четырёх лет приходилось подстраиваться под жёсткие правила.

Я ощущала себя маленьким заключённым тюрьмы строгого режима. Нет, не оттого, что в детском доме всё было плохо и мрачно. Наверное, для кого-то жизнь там со временем сделалась терпимой.

Но для меня всё так и осталось чужим. Стены. Люди. Я не смогла найти себя, ощущая потерянность. Будто кто-то взял и разорвал меня, как листок бумаги. И от меня осталась лишь половинка. С растерзанными детскими чувствами и смутными воспоминаниями.

Сколько раз мне хотелось сбежать из детского дома – не сосчитать. Каждый раз останавливало простое понимание, что идти некуда.

Ложась спать и вдыхая чужие запахи, я фантазировала о том, как наконец вырвалась отсюда. Примкнула к бродячему цирку и стала девочкой, ходящей по длинному натянутому канату. А подо мной лишь страховочная сетка.

Шаг. Ещё шаг. Балансируя на грани с шестом в руках, в белом обтягивающем трико.

А вокруг зрители, наблюдают за мной затаив дыхание. Я даже ощущаю, как их сердца замедляют темп в напряжённом ожидании.

Дойдёт ли девочка до конца или упадёт с каната?

И моё сердце в такие минуты радостно трепыхалось. Просто потому, что в этой мечте у девочки был выбор.

Поэтому моя детская фантазия казалась олицетворением свободы. Пусть даже связанной со смертельной опасностью.

Жалко, что бродячие цирки я видела лишь в кино.

– Подъём, – почти над самым ухом прозвенел старушечий голос.

Испуганная, дезориентированная, ослеплённая светом, я вжалась в спинку кровати, пытаясь осознать, что происходит.

Надо мной стояла Марго. Полного имени вспомнить не получалось. Одетая так, будто собралась на светский раут. В один из тех костюмчиков от «Шанель», что любят старушки.

– Какого хрена? – возмущаюсь, запоздало понимая, что, наверное, стоило бы фильтровать речь. Но тут же ощущая отвращение. Нет. Хватит. Я устала следовать чужим правилам.

С удовольствием наблюдаю за тем, как лицо моей прабабки наливается кровью. Вены вздуваются. А я не могу понять, что её так вывело из себя?

– Я не позволю, чтобы в моём доме так выражались! – возмущённо, но сухо и строго выговаривает.

Заметив, что судорожно и испуганно сжимаю одеяло вспотевшими пальцами, откидываю его. На мне нет одежды.

Трусики я вчера постирала, надевать одежду с чужого плеча не хотелось. А мою дорожную сумку так и не принесли. Не удивлюсь, если бабка, проведя ревизию, вынесла вердикт сжечь содержимое.

Решив, что старушенция и не такое видела за свою жизнь, встала с постели, сверкая голым задом, и направилась в ванную комнату. Если бы взгляд мог убивать, от меня остался бы только пепел.

Взяла трусы, сохнущие на полотенцесушителе. Бабка последовала за мной, оторопело наблюдая за тем, как я поднимаю их по бёдрам.

– Вы извращенка, что ли? – спрашиваю в лоб, не понимая, как можно настолько беспардонно себя вести. – Будете смотреть, как я писаю?

Какой реакции она от меня ожидала, не могу понять?

Старая карга пару секунд ловила ртом воздух, булькая словами, рвущимися с языка. Явно покрепче тех, что услышала от меня. Но, поняв, что раунд проигран, совсем не культурно захлопнула дверь, покидая ванную комнату.

Странно. Раньше я бы переживала, суетилась. Пыталась бы угодить, чтобы заслужить одобрение. Но сейчас испытывала лишь удовлетворение.

Пусть эта семейка думает обо мне что угодно.

Выходить из временного убежища не хотелось. Но пришлось. Не могу же я весь день сидеть на крышке унитаза.

Бабка ожидала меня, провалившись в удобное мягкое кресло рядом с окном. Скрестив лодыжки, будто она царственная особа.

– С такими манерами и речи не может идти о том, чтобы представить тебя обществу, Вера, – успокоившись, внимательно осматривает меня с головы до ног. Чувствую, как её взгляд буравит веснушки, расползающиеся от носа к щекам. Недовольно.

Пожимаю плечами, ощущая неприятное покалывание от её пристального взора.

– Мне всё равно, это ведь вам надо. А не мне, – заключаю, догадываясь, что, раз бабка на одной стороне с внуком, значит, у них общий интерес. В деньгах.

Марго смотрит хищно. И я узнаю в ней Льва. Он порой смотрит точно так же. Мысленно расщепляя меня на атомы.

– А ты не хочешь стать богатой? – спрашивает, и я вдруг догадываюсь, что пробудила в ней любопытство.

Её глаза из блёклых становятся чуть ярче. Подсвеченные внутренним огнём. Точнее, тлеющими дровишками.

Смотрит на меня как на диковинную игрушку в антикварном магазине.

И я теряюсь от её вопроса.

Хочу. Но какой ценой?

– Я хочу стать свободной, – пожимаю плечами, отводя взгляд.

На тонких сухих губах бабки, обведённых тёмно-алой помадой, расползается улыбка.

– Ничто не способно сделать тебя свободной, кроме денег. За деньги можно купить счастье, здоровье, свободу, любовь – всё, что пожелаешь.

Ещё один змей-искуситель.

Я так и вижу, как она протягивает мне яблоко и предлагает откусить.

– А если мне это не нужно? За деньги. Что тогда? – задаю вопрос и сразу ощущаю себя деревенской дурочкой.

Бабка вдруг заливисто смеётся, демонстрируя прекрасную работу стоматологов. Идеальные зубы. Будто родные.

– Ты ещё очень наивна и юна, – её улыбка становится мягче, – твои брат и сестра с пелёнок знают, какую силу имеют деньги их отца.

Брат и сестра…

– И вы хотите отнять часть, причитающуюся им, мне? Девчонке, которую видите второй раз? – недоумеваю. И не верю, что она испытывает ко мне родственных чувств больше, чем к тем, кто рос на её глазах.

– Это наследство моего внука. И я хочу справедливости. Тебя это удивляет? Ты такая же его кровь, как они. Почему я должна желать им лучшей доли, чем тебе? – Маленькая, хрупкая, но смотрит на меня таким взглядом, будто внутри неё заложена энергия атомного реактора.

Теряюсь от её слов. Тушуюсь.

– Этот мир тебя съест, если не будешь следовать правилам. И никто лучше меня тебя им не научит. Что ты выберешь: жить как прежде, как безымянная девочка из детского дома, или наконец занять место, которое принадлежит тебе по праву как Вере Багровой?

Вот чёрт. Она точно змей-искуситель. Покруче Льва. Ему до неё как до луны.

Что-то в её словах зарождает во мне пламя.

Нет. Не возможность иметь много денег.

А факт того, что я не ноль. Не потерянный, разорванный и выброшенный в мусорку лист бумаги. Белый. Без истории. Без прошлого и будущего.

Вера Багрова. Звучит куда лучше, чем Вера Сотникова. Потому что это даже не моя фамилия.

Марго. Точнее, Маргарита Фёдоровна наблюдала за мной постоянно. Как коршун. Муштровала. Одёргивала. Поправляла каждое движение. Так что к вечеру я уставала не меньше, чем от смены на заводе. Только от меня больше не воняло рыбой.

Нет. Я благоухала ароматом денег. Он просто сочился из каждой моей поры.

На следующий день приехала дизайнер. Изучила мой цветотип и привезла гору шмоток. Когда в руки попадались бирки с ценником, мне становилось страшно. Как обычные джинсы могут стоить больше, чем годовая зарплата? Просто нелепо.

Несмотря на занятость, вечером, когда я оставалась наедине с собой, меня всё равно одолевали противоречивые чувства. К дяде.

Я видела кучу его фотографий, расставленных по всему дому. Рядом с фото моего отца.

Они были похожи и не похожи одновременно.

Ожидала ощутить внутренний отклик, найдя на семейных фотографиях Петра. Но ничего во мне не пробудилось. Лишь печаль и тоска о том, что моё детство могло быть совсем иным. Только родителем до него не было дела.

В доме был крытый бассейн. И хотя плавала я не очень, но воду любила. В детском доме нас возили в спортивный центр. И плескание в небольшом лягушатнике разбавляло серые будни.

Среди моего нового гардероба затесался белый купальник из странной ткани. Слишком тонкой и немного просвечивающейся.

В общественное место я никогда бы не рискнула его надеть. Но кто меня здесь увидит?

Захватив с собой полотенце, я двинулась следом за девочкой-горничной, что постоянно мне улыбалась. Кажется, её забавляла и восхищала моя прямота в общении с хозяйкой, которую все здесь до смерти боялись.

– Ой, Верочка, похоже, приехал Лев Григорьевич, – смотрит на меня испуганно, круглыми глазами. Чем ближе мы подходили, тем громче резонировали голоса. Акустика в бассейне была превосходной.

До нас долетал женский звонкий смех. И мужской низкий, хриплый голос, от которого все мои внутренности тотчас завибрировали.

Я шла по инерции, как лемминг, повинующийся стадному инстинкту. Идущий на смерть.

Замерла, увидев широкую спину дяди. Он почти полностью закрывал собой девушку, удерживая её в кольце своих рук. Оба стояли в воде. Влажная, медовая кожа Питона блестела в лучах солнца, пробирающегося сквозь стеклянный купол.

Наблюдала за тем, как при каждом движении мышцы под золочёной кожей приходят в действие. Это зрелище могло загипнотизировать любую.

Сердце бешено колотилось в груди, наполняя меня до отвращения противным чувством. Со вкусом горечи. Хотелось подойти к ним. Накричать. Сделать что-то, чтобы он отлип от девицы.

Но я продолжала за ними наблюдать, как бестелесный призрак. Горничная давно убежала. Похоже, его она тоже побаивалась.

А я сгорала в одиночестве. Сжимая руками банное полотенце.

Вот, значит, как он ведёт себя с девушками. С настоящими девушками. Не с теми, что приходятся ему племянницами.

Шутит. Наверняка улыбается так, что её внутренности плавятся, а коленки подкашиваются. Потому что даже у меня от низких модуляций его голоса всё переворачивается.

Словно почувствовав мой взгляд, Питон оборачивается. Смотрит так, будто не сразу узнаёт. Неловко переминаюсь с ноги на ногу, застигнутая врасплох.

Ещё сильнее сминаю полотенце, радуясь, что могу вытереть о него вспотевшие ладошки.

– Глядите-ка, кто здесь, – улыбается. Но как-то совсем не по-доброму. – Ромашка.

Глава 11.1