Дрянь с историей

Глава девятая. Воздаяние и разговор по душам

Чувствуя беспокойство спутницы или сознавая своими шерстяными мозгами, что женщина не отстаёт, клубок внизу лестницы заметно ускорился и помчался вперёд длинными прыжками. Ева бежала за ним, стараясь не думать, как это может работать. Плевать, на самом деле, лишь бы вывел куда нужно!

Просторный зал, освещённый несколькими холодными тусклыми лампами на батарейках, распахнулся впереди внезапно. Вот только что она бежала по тёмному коридору, а тут вдруг вылетела на открытое пространство, промчавшись по спящему ритуальному рисунку.

На то, чтобы сориентироваться, ушла пара мгновений, но именно их не хватило. Ева видела, как Медведков воткнул иглу в сердце Серафима, распятого на стене. В груди кольнуло — словно эта игла досталась ей, но опускать руки и отчаиваться она не собиралась. В сказках требовалось иглу сломать, и, значит, пока это не случилось, оставался шанс.

— Стой!

Дар потусторонника почти бесполезен против человека, а табельное оружие она при смене работы сдала, но кое-какие универсальные приёмы в арсенале имелись. Почти следом за окриком в плечо Медведкова прилетел «кулак» — сгусток силы. Декана отбросило в сторону от Сефа. Но от следующего прыткий старик успел увернуться.

— Ах ты дрянь! — выдохнул он и швырнув в Еву в ответ чем-то похожим. Раз, другой — силы ему было не занимать. Только на стороне Калининой был опыт последних лет в патруле и твёрдое намерение не допустить убийцу к Сефу. Она чуяла, что его ещё можно спасти.

Очередной пролетевший мимо «кулак» ударился в шкаф с лабораторным оборудованием, там что-то разбилось и зловеще зашипело, Медведков ругнулся…

— Стоять! — К месту обоих пригвоздил не возглас, а грохот сопровождавшего его выстрела.

— Яков! — облегчённо выдохнул декан и двинулся к нему. — Мальчик мой, не представляешь, как ты вовремя!

Ева ощутила холодный ком в горле, оборачиваясь к Стоцкому. Она не знала, что он побежал следом, не заметила его — как и было велено, не оборачивалась. А он пришёл, подобрал пистолет Сефа, пока они с деканом были заняты друг другом. И неужели?..

— Я сказал, стоять! — повторил тот, без колебаний направляя оружие на своего учителя.

— Ты… Ты что, предашь меня? — неверяще выдохнул Медведков, явно не ожидавший такого поворота. — Я сделал из тебя хорошего чародея, я…

— Полиции расскажете, — ответил тот. — Ева, сможешь снять Серафима с рисунка? Не уверен, но мне кажется, что тот даже сейчас тянет из него силу. Или лучше присмотри за этим.

— Давай мы его для начала свяжем, не думаю, что пара секунд что-то изменит, — решила она. — Не хочу сюрпризов.

— Яков! Ты не можешь… Ладно эта непонятно откуда взявшаяся девка, но ты! Я же столько для тебя сделал! — Кажется, предательство одного из воспитанников, из тех, кого Медведков считал своими, задело его на порядок сильнее, чем идущая по следу полиция.

— Руки! — резко велела Ева. Верёвки тут тоже нашлись, и ей не хотелось думать, для чего их использовали раньше.

— Девка, как вы выразились, дочь обожаемого вами Градина. И я очень хорошо её сейчас понимаю, — угрюмо проговорил Стоцкий, наблюдая за тем, как Калинина от души затягивает узлы.

— Ты⁈ Не может быть! Как ты… после того, что они сделали с твоим отцом!

Выражение лица декана стало донельзя потерянным и недоумевающим, но Ева не посчитала нужным отвечать. Сказать она могла многое, но не видела смысла выворачивать душу перед убийцей. Под конвоем его отвели в пустой угол и, усадив на пол, связали ноги.

— На, возьми. Ты, наверное, лучше умеешь с этим управляться. — Стоцкий со слабой улыбкой протянул пистолет рукоятью вперёд. — Не люблю оружие…

— Ты отлично справился! — Ева ободряюще сжала плечо мужчины.

Её ответная улыбка вышла не менее бледной, но оружие Калинина взяла, и после этого от сердца окончательно отлегло. Червячок сомнения точил до последнего, и до этого самого момента она ждала подвоха. Но нет, Стоцкий решение принял твёрдо и следовал ему до конца.

Дрянина в четыре руки сняли со стены и аккуратно уложили на пол подальше от всех рисунков. Артефакт личины опять оборвал цепочку и выпал, но его даже не стали подбирать — не до того. Потусторонники пытались понять, что с Серафимом.

Серая кожа приобрела голубоватый оттенок, а заполнившая таз кровь определённо не была нормального цвета и тоже отдавала не то синевой, не то зеленью — при таком освещении сложно было понять. Пронзённое иглой сердце Дрянина не билось, но зелёное пламя в глазах трепетало как живое, а ещё он явно дышал — медленно, очень редко, неглубоко, но Еву затопило волной облегчения: Сеф продолжал цепляться за жизнь.

Она порывалась вынуть иглу, но Яков остановил и посоветовал не трогать. Вообще ничего не трогать, пока не разобрались. Конечно, оставался риск, что с каждой минутой уменьшались шансы на благополучный исход, но Ева скрепя сердце признала правоту коллеги: действуя без понимания, гораздо легче всё испортить, чем исправить. Кому, как не ей, это понимать после ритуала в церкви?

— Пойду у этого спрошу, — решительно поднялась Калинина. — Пригляди тут.

Связанный и обессиленно привалившийся к стене, Медведков выглядел жалко, только жалости не вызывал, одну лишь брезгливость.

— Как его спасти? — требовательно спросила Ева. Когда декан не ответил, наклонилась, сгребла за ворот, встряхнула. — Говори!

— Никак, — криво усмехнулся он.

— Врёшь! Как его спасти? Ну!

Калинина вновь ощутимо встряхнула сухощавого мужчину, приложив затылком о стену — раз, другой, с трудом борясь с искушением вовсе размозжить его голову о камень.

— Говори!

— Сломать иглу, — кривясь, проговорил он.

— Опять врёшь! — Ева брезгливо выпустила его, выпрямилась. — Говори, мразь!

— Никак. Сдохнет, туда ему и дорога, — осклабился Медведков.

— Говори! — прорычала она и в ярости пнула по раненому бедру. Старик вскрикнул, дёрнулся, повалился на бок. — Говори, мразь! — новый удар пришёлся в живот, мужчина закашлялся — а третьего не последовало. Стоцкий подоспел, схватил Калинину за локти и оттащил назад.

— Прекрати! Так ты ничего не добьёшься! — попытался достучаться он.

— Ну почему же? — Ева передёрнула плечами, высвобождаясь из чужих рук, но — опомнилась и дальше бить связанного не стала. — Ему полезно, пусть привыкает. Если Сеф умрёт… — выцедила она.

— Не надо! — оборвал Яков, опять взял за локоть и потянул обратно к лежащему на полу телу. — Ты ничего не добьёшься и ничем не поможешь, — увещевал он и продолжал тянуть. — Я думаю, он правда не знает, потому что вряд ли пробовал, так что разберёмся и без него.

— Ты прав! — глубоко вздохнув, окончательно сдалась она. — Если разберёмся…

Ева закусила губу, ощущая бессилие и болезненное жжение в горле. На душе было гадко. Всё шло не так. Они не с того начали, не тем закончили. Так и не поговорили, не объяснились, и никакого «после», на которое она оптимистично откладывала разговор, не осталось. Она опоздала буквально на пару секунд, и теперь…

— Разберёмся, — уверенно заявил Стоцкий, и теперь настала его очередь ободряюще сжать её плечо. Сложно было не заметить, как побледнела и осунулась женщина, глядя на неподвижное тело на земле, как с трудом сдерживала слёзы. — Если ответ про смерть этот нашёл в сказке, то и мы можем попробовать отыскать там нужные ответы. В конце концов…

— Вода! — припомнила Ева и встряхнулась. — И в сказках, и в исследованиях этого урода было сказано, что вода помогает подобным переродцам восстановиться!

— Хорошо. Поищи, тут наверняка есть. А я посмотрю узор и дневники, нужно попытаться понять, что с адмиралом.

Воду Ева нашла, несомненно нормальную, в запечатанной заводской бутылке, и стерильную лабораторную пипетку — тоже, прикинув, как именно станет поить Серафима. Опустилась прямо на пол рядом с ним, разжала зубы…

Так их и обнаружила через несколько минут подоспевшая во главе с историком подмога: Ева осторожно, по капле вливала жизнь в неподвижное тело, а Яков рядом возился с записями учителя, то и дело что-то проверяя и расчерчивая вокруг узоры мелом. И хотя женщина боялась, что это её воображение, но кожа Сефа как будто потихоньку обретала более привычный цвет.

Командовал небольшим отрядом из пяти человек крепкий коренастый мужчина средних лет, назвавшийся Арсением, он и принялся выяснять подробности и организовывать подчинённых на полезную деятельность. Один осмотрел задержанного, сменил верёвки обычными наручниками, попытался помочь с Дряниным, но только развёл руками — целителем он не был, так что оказался совершенно бесполезен. Ещё один вместе с историком отправился искать потеряшку — отставшего где-то по дороге Михаила. А все остальные, без колебаний записав в понятые Еву и Стоцкого, взялись за тщательный обыск.

Повезло, что среди вещей в обжитой лаборатории имелась и небольшая четырёхколёсная тележка, иначе выносить добычу пришлось бы очень долго. Слишком много было бумаг, чтобы Медведков успел их сжечь, а уж когда один из спецов за неприметной дверцей в дальнем углу нашёл ещё один подвал с земляным полом и там на небольшой глубине — первые останки…

Деловитая суета продолжалась долго.

Нашли Михаила и насилу успокоили, потому что, выяснив, во что вляпался Дрянин в одиночестве, без прикрытия, оборотник долго сокрушался и порывался, вслед за Евой, объяснить Медведкову, что о нём думает, кулаками или даже ногами.

Пришёл целитель из местных, школьных, в сопровождении городского судмедэксперта и пары помощников. Он решительно потребовал вывести из подвала и задержанного, и Серафима, и хотя очень хотелось возразить, но Ева согласилась отпустить его, передав пипетку и ту куцую информацию, которой обладала. Всё равно она больше ничем не могла помочь, а здесь — приносила хоть какую-то пользу.

Потом длительные, осторожные, морально тяжёлые раскопки захоронения и сортировка бумаг…

На поверхность Калинина в итоге выбралась в последних рядах и уже скорее рано утром, чем поздно вечером. Когда вывезли документы, книги и препараты, вынесли мешки с останками пятнадцати человек, половина из которых — уже скелетированные.

Дальше предстояла долгая и кропотливая работа по установлению личностей, дат и обстоятельств смерти, и Ева искренне желала следствию удачи. Если с пропавшими студентами всё было понятно, то кому принадлежали остальные, без удачи вряд ли выяснится.

Не стоило и думать о том, чтобы после всего этого завтра вернуться к занятиям, и Ева надеялась, что ректор прекрасно это понимает и сумеет как-то организовать замену. Лучше бы, конечно, сходить к нему и объяснить ситуацию, но не было ни сил, ни желания. Холодный и мокрый после ночного дождя воздух выстудил из головы последние мысли, и она стала тяжёлой и плотной, как будто из цельного куска дерева.

— С вами всё в порядке? — задержался рядом с ней выходивший последним, как хороший капитан, Арсений.

— Что? — очнулась Ева и с трудом сфокусировала на мужчине взгляд.

— Я говорю, может быть, вам обратиться к целителю? — нахмурился он. — После таких впечатлений…