Змея и Крылья Ночи

Я следила за повязками. Винсент опустил голову и тихо заговорил со мной, достаточно тихо, чтобы никто больше не слышал.

— Некоторые уже сделали свой кровавый дар. — Дар для богини Ниаксии, чтобы показать свое вступление в Кеджари. Мои противники.

— Лорд Рэвинт. — Он кивнул в сторону пепельноволосого мужчины, который увлеченно беседовал в другом конце бального зала. Во время одной из его жестикуляций я уловила вспышку белого цвета на его руке — черно-красная пропитанная ткань прикрывала рану. — Я сражался с ним очень давно, — сказал Винсент. — У него больное правое колено. Он хорошо это скрывает, но это причиняет ему сильную боль.

Я кивнула и старательно запомнила эту информацию, пока Винсент продолжал водить меня по комнате. Возможно, кому-то, кто не обращал внимания, могло показаться, что мы просто совершаем неспешную прогулку, но с каждым шагом он указывал на других участников, рассказывая мне все, что знал об их прошлом или слабостях.

Следующей была невысокая, светловолосая женщина из Тенерожденных с резкими чертами лица.

— Киретта Танн. Я познакомился с ней давно. Она слабая фехтовальщица, но сильный маг. Следи за своими мыслями рядом с ней.

Плотный, высокий мужчина, чьи глаза сразу нашли меня, как только мы вошли в комнату.

— Бирон Иманти. У него самая устрашающая жажда крови, которую я когда-либо видел. — Губы Винсента скривились в отвращении. — Он будет преследовать тебя, но он будет настолько глуп, что тебе будет легко использовать это против него.

Мы закончили один круг по бальному залу и начали другой.

— Я видел еще нескольких участников. Ибрихима Каина. И…

— Ибрихим?

Винсент дернул бровью.

— Многие вступают в Кеджари только потому, что чувствуют, что у них нет другого выхода.

Я обнаружила Ибрихима в другом конце комнаты. Это был молодой вампир, едва ли старше меня, с необычайно кротким поведением. Словно почувствовав мой пристальный взгляд, он перевел его на меня из-под копны вьющихся черных волос. Он слабо улыбнулся мне, показав изуродованные десны, на которых не было клыков. Рядом с ним стояла его мать, женщина столь же жестокая и агрессивная, сколь тихим был ее сын, и источник его ран.

Эта история была слишком обычной, чтобы быть трагичной. Около десяти лет назад, когда Ибрихим был на пороге взрослой жизни, родители прижали его к земле, удалили ему зубы и сковали левую ногу. Мне было тринадцать лет или около того, когда это случилось. Лицо Ибрихима представляло собой месиво из распухшей, покрытой синяками плоти. Он был неузнаваем. Я была в ужасе, и я не понимала, почему Винсент не был в ужасе.

Чего я тогда не понимала, так это того, что вампиры живут в постоянном страхе перед собственной семьей. Бессмертие сделало преемственность кровавым. Даже Винсент убил своих родителей и трех братьев и сестер, чтобы получить свой титул. Вампиры убивали своих родителей ради власти, затем калечили собственных детей, чтобы удержать их от того же. Это удовлетворяло их эго в настоящем и обеспечивало будущее. Их род продолжится… но ни на секунду раньше, чем они будут к этому готовы.

По крайней мере, Кеджари даст Ибрихиму шанс вернуть свое достоинство или умереть. И все же…

— Он же не может думать, что сможет победить, — пробормотала я.

Винсент бросил на меня косой взгляд.

— Все здесь, вероятно, думают то же самое и о тебе.

Он не ошибся.

Над нами проплыло облако аромата сирени.

— Вот вы где, сир. Вы исчезли. Я уже начала беспокоиться.

Мы с Винсентом повернулись. Джесмин подошла к нам, аккуратно откинув волну гладких пепельно-каштановых волос на обнаженное плечо. Она была одета в богатое красное платье, которое, несмотря на свою простоту, облегало пышные формы ее тела. В отличие от большинства здешних хиаджей, она оставила видимыми свои крылья, они были грифельно-серыми, а сзади платье опускалось достаточно низко, чтобы обрамлять их живописными малиновыми драпировками. Платье имело глубокий вырез, открывающий глубокое декольте и пестрый белый шрам, проходящий по центру груди.

Она никогда не стеснялась демонстрировать ни декольте, ни шрам. Не то чтобы я могла ее винить. Ее декольте было объективно впечатляющим, а что касается шрама… ходили слухи, что она пережила удар колом. Если бы это была я, я бы щеголяла этой отметиной каждый проклятый день.

Уголок рта Винсента скривился.

— Работа никогда не заканчивается. Ты же знаешь.

Джесмин подняла свой темно-красный бокал.

— Действительно, — промурлыкала она.

О, солнце, забери меня, черт возьми.

Я не знала, что я чувствовала по поводу недавно назначенного Винсентом начальника охраны. Женщине редко удавалось достичь такого ранга в Доме Ночи — только три женщины занимали эту должность за последнюю тысячу лет — и я одобряла это исключительно из принципа. Но меня также всю свою жизнь учили быть недоверчивой. Предыдущим начальником стражи Винсента был тощий, испещренный шрамами мужчина по имени Тион, который прослужил двести лет. Он мне не нравился, но, по крайней мере, я знала, что он был предан нам.

Но когда Тион заболел и в конце концов умер, его лучший генерал Джесмин была вполне очевидным кандидатом на его должность. Я ничего не имела против нее, но я не знала ее и, конечно, не доверяла ей.

Может быть, я была чересчур подозрительной. Винсенту она, похоже, нравилась.

Он наклонился немного ближе.

— Ты прекрасно выглядишь, — пробормотал он.

Она ему действительно нравится.

Вопреки всему, с моих губ сорвался намек на насмешку. При этом звуке аметистовые глаза Джесмин скользнули ко мне. Она была новенькой, и все еще смотрела на меня с откровенным любопытством, а не с несколько выстраданным раздражением, как другие члены крошечного внутреннего круга Винсента.

Ее взгляд медленно поднимался вверх по моему телу, оценивая мой рост и кожу, изучая каждую черту моего лица. Если бы я не знала ее лучше, я бы подумала, что она ведет себя развратно по отношению ко мне. Что было бы… лестно, если бы это не было так часто предвестником покушения на мое горло.

— Добрый вечер, Орайя.

— Привет, Джесмин.

Ее ноздри раздулись — едва уловимое движение, но я сразу это заметила. Я отступила назад, моя рука метнулась к кинжалу. Винсент тоже заметил, и, слегка сдвинувшись, прикрыл меня своим телом.

— Сообщи мне последние новости о Доме крови, — сказал ей Винсент, бросив на меня взгляд, который приказывал мне идти. Я двинулась обратно к двери, подальше от остальной толпы. Этого расстояния от гостей вечеринки было почти достаточно, чтобы мне было легче дышать. Почти.

В молодости страх изнуряет. Его присутствие затуманивает разум и чувства. Я боялась так долго, так непрерывно, что это стало просто еще одной телесной функцией, которую нужно было регулировать — сердцебиение, дыхание, пот, мышцы. С годами я научилась отделять физическое состояние от эмоций.

Горький вкус зависти ощущался на моем языке, когда я прислонилась к дверной раме, наблюдая за посетителями вечеринки. Я обратила особое внимание на тех, кого Винсент указал как участников состязания Кеджари. За исключением Ибрихима, который тихо сидел за столом, большинство выглядели беззаботными, танцевали, пили и флиртовали всю ночь напролет. Когда наступит рассвет, они заснут, сплетясь с одним или тремя партнерами, будут спать крепким сном, не задумываясь о том, долго ли они проживут, чтобы снова проснуться?

Или же они наконец узнают, каково это — лежать без сна, уставившись в потолок, ощущая кожей богиню смерти?

Мой взгляд переместился на другой конец комнаты.

Фигура была настолько неподвижна, что я едва не проглядела ее. Но что-то странное в ней заставило меня остановиться, хотя сначала я не совсем поняла, почему. После нескольких секунд наблюдения я поняла, что это был не какой-то один предмет, а целая коллекция маленьких.

Он стоял в противоположном конце бального зала, далеко за пределами танцпола с творившимся там развратом, спиной ко мне. Он уставился на одну из многочисленных картин, украшавших стену. Я не могла разглядеть детали с такого расстояния, но я хорошо знала эту картину. Она была самой маленькой в бальном зале, узкое и длинное, полотно, сверху усеянное звездами индиго синего цвета, который постепенно темнел до насыщенного красного. На ней была изображена одинокая фигура: ришанский вампир, падающий, застывший на полпути к своей смерти в центре рамы. Его обнаженное тело в основном закрывали темные пернатые крылья, расправленные вокруг него, за исключением одной вытянутой руки, отчаянно тянущейся к чему-то, что он мог видеть, но мы не могли.

Немногие произведения искусства ришан остались в замке после возвышения хиаджей. Большинство из них были либо уничтожены, либо перекрашены под вампиров Хиаджа. Я не знала, почему эта сохранилась. Возможно, его сочли нужным сохранить, потому что на нем был изображен обреченный ришанец, падающий в глубины ада, даже когда он хватался за небо.

Это произведение привлекало мало внимания по сравнению с окружающими его величественными эпопеями, торжествами кровавого правосудия или триумфальной победы. Оно было неброским. Грустным. Когда я впервые увидела его, будучи еще ребенком, у меня защемило в груди. Я знала, каково это — быть бессильной. И этот одинокий упавший ришан, обнимаемый крыльями, которые не могли летать, тянущийся к спасителю, который не мог ответить… это был единственный признак того, что вампиры тоже могут знать, каково это — быть бессильным.

Возможно, именно поэтому меня заинтриговала эта фигура, потому что он смотрел на эту картину, когда никто другой этого не делал. Он был высоким, выше, чем большинство других вампиров, и широкоплечим. На нем был темно-фиолетовый пиджак, плотно прилегающий к его фигуре, бронзовый пояс, обернутый вокруг талии. Это тоже было немного странно. Фасон одежды был похож на яркие шелка, которые носили все остальные Ночнорожденные, но покрой был немного чересчур резким, а контраст слишком смелым. Его волосы были темно-красными, почти черными и спадали по плечам неровными волнами. Необычная длина, ни ниспадающие, ни подстриженные, которые предпочитают при дворе Дома Ночи.

Я могла по пальцам одной руки пересчитать количество Ночнорожденных вампиров за пределами Сивринажа, которых я встречала. Возможно, во внешних областях королевства была другая мода. Но все же…

Он оглянулся через плечо, прямо на меня. Его глаза были ржаво-красного цвета, достаточно яркого, чтобы быть заметным даже с другого конца комнаты. Его взгляд был непринужденно любопытным. Тем не менее, его напряженность меня насторожила.

Здесь тоже было что-то странное. Что-то…

— Ты уже пробовала это?

— Дерьмо.

Я вздрогнула.

Я не услышала приближение женщины, что было одновременно и неловко, и опасно. Она была высокой и гибкой, с веснушками, разбросанными по коже бронзового цвета, широкими темными глазами и ореолом из подстриженных черных локонов вокруг головы. Она ухмылялась, мясное пирожное капало розовым соком на кончики ее пальцев, когда она протягивала его мне.