Чемодан. Вокзал. Россия
- Автор: Антон Серенков
- Жанр: Историческая проза / Самиздат, сетевая литература
- Дата выхода: 2011
Читать книгу "Чемодан. Вокзал. Россия"
– Напомню, я не воевал.
- Ну и что что не воевал. Это вообще не про тебя история. Хватит быть таким эгоистом. Ты помнишь, кстати, прежнюю жизнь? Ну до революции.
Я напомнил ей свой возраст.
– Да что ты скучный-то такой. Ну, хорошо, хорошо, так а все-таки.
И я снова рассказывал ей все, что помнил, пока совсем не разберет сон.
Дело Венславского оказалось даже проще, чем он планировал. Высокий и жутковатый дом за годы советской власти стал меньше на два сгоревших флигеля и всю внутреннюю отделку, но стоял на месте. Все поросло лопухами, крапивой и какими-то кустами. По черной земле валялись разбросанные, с обломанными углами кирпичи. Ни клумб, ни дорожек не было и следа, и только поодаль в реденьком лесочке кучно валялись гнилые, когда-то крашенные, но уж и не разберешь, в какой цвет, доски с погнутыми гвоздями – тут, видимо, была беседка.
В деревне половина домов стояли пустые, в тех же, где кто-то жил, были какие-то не те семьи, что знал Венславский, и все были насчет поведения совершенно шелковые. Он нанял крестьян для стройки и условился, сколько заплатит, если к следующему приезду все заросли будут выкошены. Когда мы приехали через неделю, работа шла полным ходом, а трава была выкошена даже между деревьями. Из чьего-то коровника вытащили грязных и обчирканных косами чугунных львов и поставили на прежнее место на крыльце. Мое участие ограничилось тем, что одна и та же крестьянка дважды продала мне по кузовку свежих огурцов, которые я тут же, сидя в машине, большей частью и съел, на вопросы Венславского, не хочу ли их хоть сполоснуть, отвечая удивленным взглядом.
– Ну как вообще дом? – спросила меня дома Лида.
– Идеальное местечко, чтобы побыть наедине со своими мыслями. Особенно хорошо, если это мысли о самоубийстве.
– Что там, стены, что ли, кровоточат?
– Да так как-то все. Грустно. Прогуляемся, может?
Она положила босую ногу на стол и пошевелила пальцами.
– Не хочу.
– Чего это?
– Слишком жарко. И холодно.
Мы препирались так еще какое-то время, и только когда опять невозможно устали, Лида хлопнула себя по лбу и сказала:
- Забыла! Тебе ж телеграмма!
Она протянула открытый конверт. Старик писал, что прибывает гробовозом субботу вечером встречу похерить приготовить вещи говиться отправляться немедленно.
– Уезжаете скоро?
– Видимо. Приедет послезавтра. Ты же и сама прочитала.
Лида развела руками:
– Разве любопытство – это грех?
Мы пошли ужинать. В крошечной кухоньке стояла огромная, вся увитая колоннами, райскими цветочками и пухлыми херувимами печь, равномерно выкрашенная какими-то прежними жильцами бледно-зеленой краской. Дымоход печи давно заварили, и теперь она просто укоризненно занимала место. Еще на кухне стоял стол и имелось свободное пространство, где прекрасно поместился бы носовой платок, если его сложить хотя бы вчетверо.
Я похлопал Лиду по ладони:
– Ну не грусти, может, где-нибудь подстрелят, и тебе не придется меня терпеть.
– Как же, подстрелят. Уже один раз подстрелили, ничего хорошего не вышло.
– Я в этот раз лучше постараюсь.
На следующий день к нам зашел Венславский.
– А я к вам из Клинического поселка. Шел мимо, дай, думаю, зайду…
– Ладно заливать, вы же из Берлина приехали, я знаю.
Венславский замялся и вытащил из кармана коробочку духов.
– Ну уж с вами и сюрприза не сделаешь.
Лида расцеловала и его, и меня, и, конечно, саму коробочку. Потом мы решили втроем сходить в кино. Смущенный Венславский вышел подождать нас во дворе, пока мы собирались. Я попробовал поддержать Лиду, пока она надевала непослушный ботинок, но почему-то шагнул не в ту сторону и чуть было не наступил на сваленные в углу стопки бумаг. Крутанулся и ненароком въехал с размаху в шкаф. Шкаф качнулся и чуть не повалился на пол. В последний момент я обхватил его обеими руками, и он только немного сдвинулся в сторону.
– А ты говорила!
– Что я говорила?
– Вот и я об этом.
Стояла уже настоящая жара. По краям луж лежали густые перины пуха с тополей. Я шел в пиджаке и потел, как свинья. В кино давали отвратительную чепуху под названием «Главное быть счастливым». Лучшей частью представления было то, что по дороге я зашел в аптеку и насыпал себе за ворот на вспотевшую спину талька за какие-то смехотворные 5 рублей. Мы попрощались у ратуши, и Венславский, насвистывая, пошел дальше куда-то по своим делам, пока мы смотрели ему вслед.
– Ну ничего, ты возмужаешь, приоденешься и не хуже будешь выглядеть.
– Да с чего ты взяла, что я хочу?
– Ну ладно, ладно, чего уж. Я так просто. Вот купим тебе пиджак нормальный, и заживешь.
Когда мы вернулись, дверь в квартиру была отперта. За столом возле окна восседал старик. Он разулся, и из-под стола были видны его недостающие до пола короткие ноги в шерстяных носках.
–Это как понимать, –спросил я и оглядел дверной замок.
Лида беззвучно сказала «драсьте» и чуть присела.
–Это я отмычечкой, не пугайтесь, –старик вместо приветствия начал сгребать мои бумаги, которые успел разложить на столе. – Давайте-ка сразу, пока не разделись, и пойдем. Чего ждать.
– Чайку, может, –спросила Лида.
– Да, чайку хоть выпейте, с дороги-то.
Старик явно чаю не хотел, но только опустился обратно за стол. Я разулся, повесил в шкаф мокрый пиджак. Старик что-то черкал на листах. За стенкой запыхтел чайник.
– Куда едем?
– В Барсуки. Знаете что, Лидия Кирилловна, не могли бы вы мне пуговицу вот тут пришить, третий день без нее хожу.
– В Барсуки?
– Да не те, другие. Чего орать сразу. У них тут много Барсуков.
– Что на этот раз?
Старик неодобрительно посмотрел на меня:
– Обычное дело, я вам по дороге расскажу.
Лида принесла нам чаю, и мы кое-как уселись. Говорить с Лидой в присутствии старика было неудобно, так же неудобно было говорить и со стариком в присутствии Лиды. Поэтому мы просто молчали и с разной громкостью прихлебывали, а Лида пришивала ему пуговицу. Старику эта неловкость не доставляла никаких видимых проблем, он прихлебывал громче всех и разглядывал комнатку.
– А что это у вас за штучка? – спросил он и показал куда-то нам за спины.
На стенке за шкафом действительно что-то виднелось. Лида подошла рассмотреть поближе.
– Да это ангел!
Я тоже подошел. Это была старая рождественская картинка, покрытая лаком и местами выпуклая. Раньше ее заслонял шкаф, но из-за моего утреннего толчка теперь ангел показался на свет.
–У меня был такой дома, – сказал я. – Следил, чтобы я хорошо ел.
– Правда? – спросила Лида.
–Правда, чего мне врать.
–У меня, –она запнулась, а потом засмеялась, –у меня точно такой же был. Вот один в один такая же картинка!
– Да это из «Мюра и Мерилиза» картонаж. Такие много у кого были, – сказал старик, но заметив, что это не вызвало никакой реакции, покхекал в кулак и начал шелестеть бумагами.
– Знаешь что, – сказала Лида. Но я не успел ей ответить, как она обняла меня и зашептала на ухо что-то не слишком разборчивое. Старик бросил на нас взгляд и тяжело вздохнул. Потом он слез со стула и быстро пошел к выходу:
– Зайду-ка я к Навроцкому повидаться. А вас жду через час на вокзале.
2.
Лида отошла от свеженькой, пахнущей смолой беседки в глубине сада, и чтобы не было слышно смеха, зажала рот ладонью. По ее лицу ходили солнечные пятна. Она отняла руку ото рта и прогнала шмеля. Я притянул ее к себе и от жары лениво поцеловал ладонь и потом каждый пальчик по отдельности. Она зашикала.
– Тихо!
В беседке пятилетняя, беленькая, в чистеньком платье в горошек, длинноволосая девочка Венславских, притоптывая, раз за разом приказывала сидеть своему невыносимо красивому щенку, которого ей только утром подарили, а тот только крутил головой и шлепал хвостом по полу. Рядом стояли два мальчика постарше. Оба, очевидно, тоже не имели понятия, как заставить собаку делать хоть какие трюки, но, чтобы не упасть в грязь друг перед другом, девочку не останавливали и даже наоборот подбадривали. Лиде это почему-то казалось ужасно забавным, и она постоянно оборачивалась ко мне, словно уговаривая присоединиться.
Я показал лицом, насколько мне это неинтересно. Чуть челюсть не вывернул, зевая. На Лиду это не подействовало. Тогда я потащился через кусты в сторону перевязанного снопа соломы, который мы после общего обеда незаметно унесли от дома в расчете на то, что сможем на нем в одиночестве посидеть в лесочке. Куковала кукушка, стоял сладкий земляной запах. Я задел какую-то ветку, и она совершенно непропорционально моим усилиям ужасно заскрипела. Детские голоса оборвались, а затем возобновились:
– Стой! Держи его! Тпру!
Только я уселся, как из кустов вылетел счастливый и весь ходящий ходуном своим небольшим телом щенок. Он оперся лапами мне на колени и принялся ловить зубами пальцы. Чтобы чем-то его занять, я сунул ему мизинец за щеку, и он тут же принялся его небольно жевать.
– Это мой щенок, – сообщила мне заявившаяся следом дочка Венславского.
За ней замерли, очевидно, смутившиеся от присутствия незванных взрослых мальчики.
– Ну, господин мальчик, пожалуйте сюда, – подбодрила того, который был в костюмчике матроса, Лида, после чего все дети, включая девочку со щенком на руках, ничего не говоря, направились по дорожке обратно к дому.
– А ты, когда маленький был, ходил в матроске? А? Чего бурчишь?
– Говорю, не помню.
– А неплохо отмахали. Что ж ты рассказывал, что тут все развалено.
– Это все за два месяца сделали. Я когда был, тут только крапива росла.
– На какие вообще все это деньжища?
– Венславский вроде маклером работает.
– А что это?
– Ну на бирже какие-то дела крутит. Да я сам не разбираюсь, чего ты у меня спрашиваешь.
– А полы воском у них натерты, что ли, не пойму?
– Почему воском, обычные полы.
– Нет, думаешь? Ну жаль. Думала, хоть посмотрю, как этот воск выглядит.
Мы бы еще долго так разговаривали, но тут как раз появился Венславский.
– Вот вы где. Хорошо спрятались. Идемте на реку кататься.
На нем был какой-то непостижимо роскошный легкий костюм, который, готов спорить, восточнее Варшавы только он и носил. Пиджак он причем уже где-то скинул и теперь рассекал в выглаженной рубашке с лихо закасанными рукавами. Он выглядел, будто вышел поиграть в теннис или гольф, а не собрал на выходные полуголодных нищих в военном тылу. Бог знает, как ему удавалось носить все это, не только не раздражая окружающих, а наоборот – рядом с ним я и сам старался приосаниться. Мы пошли по будто из книги взятой запущенной темной аллее, на Лиде было легкое платье, и даже мой старый пиджак казался мне чем-то вполне изящным.
Над озером носились счастливые ласточки и чего-то свое чирикали. Кататься на этой проклятой лодке тоже оказалось приятно. Шум десятка галдящих людей скрадывался плеском весел. На островке в пятнадцати минутах от пристани уже было приготовлено место для пикника. Лида хохотала вместе с каким-то сотрудником комендатуры над их общим знакомым. Генрих Карлович из абтейлюнга пропаганды зачем-то закасал штанины и стоял по колено в воде, то и дело поднимая в разные стороны руки. Дети, помирая со смеху, таскали по берегу резинового надувного негра. Я жевал бутерброды и щурился от солнца. Брандт, Навроцкий и жена Венславского – маленькая курчавая шатенка с черными глазами и растерянной улыбкой, только пару дней как приехавшая с детьми из Берлина, – безуспешно пытались проиграть в карты неизвестной мне толстухе, которую с мужем позвали, кажется, только потому, что у них был ребенок одного с именинницей возраста. Муж толстухи сидел рядом с совершенно красным лицом и вежливо смеялся. Сам Венславский без всякой видимой системы подсаживался то и дело к гостям, едва видел, что кто-то скучает.