Сражайся как девчонка

Тому, что на мальчике женские туфли, я быстро нашла объяснение: именно потому, что они не натирают. На улице били стекла и ругались. Я дрожащими руками застегивала рубашку, и мной владело желание сжечь на костре того, кто пришил к ней штук двадцать мелких, как горошина, пуговиц. Жилетка была без застежек, с одной лишь цепочкой, и я поняла, что замерзну к чертовой матери без куртки в любое время, кроме жаркого дня. Ничего, мальчишка в женских туфлях и куртке от женского платья — сойдет. Нужно найти, чем отрезать волосы, и для этого мне придется спуститься вниз, но это опасно.

Может, у мальчишки нашелся бы нож? Но нет, комната была давно нежилой. Звуки на улице становились все громче, туда я не сунулась бы уже ни за что и даже подумывала, что хорошо бы переждать в доме, но кто знает, вдруг и до этих комнат кто-нибудь доберется?

Моя практика не знала подобных случаев. В ряде критических ситуаций безопаснее оставаться на месте, чем куда-то бежать, но какой сейчас была ситуация и насколько критической?

Даже если бы я выла и топала как стадо слонов, меня никто бы уже не услышал. Сюда я прошла через торговый зал — где торговля, там обязательно должен быть склад, где наверняка есть что-то наподобие ножниц. Я спустилась на первый этаж — вопли с улицы стали отчаянными, но не прямо за дверью — скользнула за лестницу в поисках двери на склад. Она оказалась приоткрытой, оттуда сквозило и воняло мышами, и хотя я терпеть не могла мышей, какие сейчас, к черту, мыши? Мне нужно думать, как выбраться отсюда. Где Жак? Если он вернулся, и мне стоит?..

Я понятия не имела, почему на пустом теперь складе висит на стене серп. У меня руки тряслись, когда я снимала его с гвоздя — острый настолько, что порезаться можно было, лишь на него глядя. Свободной рукой я скрутила волосы в жгут и полоснула по нему серпом, а затем отбросила в сторону и серп, и свою бывшую косу.

Вышло криво, волосы были длиной до плеч — отрезать сильнее я побоялась, слишком близко лезвие прошло к моей голове, но для мальчишки нормально. Я направилась к противоположной стене, где по моим просвещенным представлениям должны находиться обычные для складов широкие распашные двери, и наткнулась на что-то в темноте.

Человек?.. Я наклонилась. Нет, просто мешок. Вон и дверь — ворота. Главное — тихо…

Улочка, на которую выходил этот ход, оказалась узкой и безлюдной. Я приоткрыла дверь, выбралась наружу. Мне нужно пройти до конца улицы — и ни на кого не наткнуться, затем обойти квартал и добраться до дома Жака. Если он меня еще ждет и если из дома исчезли незваные гости.

Мощеные улицы с пятнами конского — и не только — дерьма, зажатые между домами темные переулки. Темное все — освещения нет. Каменные здания соседствуют с деревянными, два-три этажа, нижний всегда — разоренные ныне лавки. Я услышала слабое всхлипывание наверху, за закрытыми ставнями, но не стала ничего выяснять — не мое дело, и все же в городе еще кто-то есть. Мяукала раздраженная кошка, злорадствовала вдалеке выпь, а может, сова, и напоминая, что не все так покойно, раздавались отрывистые крики, звенело стекло, трещало дерево.

Я подняла голову. Черное полотно, прореха — серпик луны, акварельные жемчужные полосы — скопления звезд. Ночь без фильтров, первозданная, как задумано, не засвеченная сиянием городов, на фотографиях казалось — красиво, вживую пугало по-животному, до мерзкого холодка. Смотришь и ощущаешь себя беспомощным и ничтожным.

До безнадежности.

Я кралась, как полночный вор, в тени, под стенами, и ветер поднялся зябкий и неприятный. Куртка от платья меня не спасала, голые ноги покрылись мурашками и продрогли. Мне попадались брошенные вещи, мешки, телега… Я дошла до арки и остановилась. Мне было страшно туда идти.

У меня ни оружия, ничего. Кто я такая? И за всеми этими мыслями пришла очевидная: я не подумала, как я сюда попала, почему я так молода и есть ли у меня шанс выбраться на свободу.

Арка была глубиной метров пять, может, семь, я шла по ней не дыша. Небо постепенно светлело, звезды меркли — сегодня Жак меня вывезти из города точно не сможет, и те, к кому он ходил, наверное, скрылись. Я выглянула из арки — никого, далекие крики тают в камне улиц, а мне необходимо дойти до дома извозчика.

Рядом с очередной опрокинутой телегой лежала женщина. Я заметила ее не сразу, на платье ее и обнаженных до колен ногах не было крови, но стоило подойти ближе, как я убедилась — ее уже не спасти. Я поборола желание пощупать у женщины пульс на шее, и дело было не в том, что я боялась испачкаться в крови, просто я ничем, совершенно ничем не могла ей помочь. Она вздрагивала, такая же невысокая, маленькая и хрупкая, как новая я. Крестьянка или скорее служанка — платье почти как то, что было на мне, и оно все-таки не крестьянское, слишком сложное… Женщина спасала, должно быть, хозяйское добро, и ничего не осталось. Нелепая гибель.

Все, что я могла для нее сделать — укрыть своей курткой.

Немного бессмысленного милосердия, чтобы успокоить нечистую совесть. Мне нужно бежать от смерти самой.

Цокот подков по брусчатке застал меня на середине тесной улочки. Я метнулась в проход, прижалась к шершавой холодной стене. Если мне повезет, сюда даже никто не глянет. Ветер здесь, в переулке настолько узком, что можно дотронуться до стены напротив, был лют, я заледенела в мгновение ока, но выйти, броситься наутек я не могла. На другом конце прохода вспыхнули факелы…

Умереть можно не только от кистеня или ножа, или веревки. Грязная вода, немытые руки, лекарь-коновал, переохлаждение. Что-то из этого ждет и меня, но кистень вернее и без мучений.

Я не успела дернуться в сторону. Приоткрылась дверь, и чья-то рука рванула меня к себе с такой нечеловеческой силой, что я потеряла равновесие и больно ударилась о брусчатку бедром. Чтобы не заорать, потому что где для меня было опаснее, я закусила пальцы, удачно подвернувшиеся прямо ко рту, и в следующий момент полетела в кромешную темноту по воле моего похитителя. Я рухнула во что-то шуршащее и мягкое, ушибленная нога отозвалась резкой болью, а единственное светлое пятно — от приоткрытой двери — схлопнулось и исчезло.