Моргемона

— Почти.

Она посадила дочь к себе на колени и открыла перед ней сборник сказок. Красочные драконы и жуткие саваймы блистали на страницах. Гидра и сама любила эти книжки не меньше, чем её дети.

— А когда я тоже смогу поехать на бал в Рааль? — спрашивала Лисандра.

— Этим летом и поедешь. Там будут дети тёти Лары, ты с ними наконец познакомишься…

— А у тёти Авроры почему нет детей?

Гидра прикрыла глаза и вздохнула.

«Великая Мать, не дай мне сказать лишнего».

— Она пока не хочет, — соврала диатрис и потрепала её по кудрявым тёмным волосам.

— А ты, значит, нас хотела?

— Очень, милая, очень.

«Вы не только моя надежда — вы надежда Рэйки на будущее, из которого драконы не исчезнут, будто дым. Они останутся не на страницах книг, а в нашем небе, и вы сможете летать на них, как я».

Перелистнув страницу, она задумалась. Не в правилах доа было знакомить детей и детёнышей драконов — и те, и другие ещё не понимали субординацию, и это было крайне опасно. Тем более, драконьи дети играли с огнём столь же беспечно, как людские — с водой на побережье. Ожоги на её предплечьях были тому напоминанием.

Но она вспомнила, что однажды всё же взяла Тавроса и Лашаю посмотреть на выводок Мордепала. Один из драконов, золотой, как искусно сделанное украшение, проявил к ним интерес. Он тронул Лашаю носом, после чего тут же зашипел и улетел.

Таврос обиделся, что стая обделила его вниманием, и Гидра поняла, что для его одиннадцати лет наступил сложный возраст.

— Лашая сказала, что ты её любишь больше, чем меня, потому что я не твой сын, — жаловался ей мальчик, и глаза у него были на мокром месте.

Гидра хотела погладить его по кудрям цвета красного дерева, но замерла. И спросила взволнованно:

— А тебе самому как кажется?

— Мне? Я уверена, что она врёт, но вдруг когда-нибудь она окажется права?

Гидра с облегчением обняла его и прижала к себе. Вместе они были как два рыжих солнца.

— Никогда не окажется. Прав здесь ты. А кое-кому ой как влетит!

Она немало часов провела с ним впоследствии, внушая ему, что его лётным супругом, быть может, станет уже взрослый дракон. Разумеется, под этим она подразумевала Ксахра. И добавляла, что это не повод ни для зависти, ни для грусти. Драконы — будто судьба. Каждому даётся своя, и её надлежит принять с боем или с согласием, но главное — не отрицать её. Даже если она кажется непонятной.

И теперь эта мысль преследовала её саму.

Уложив Лисандру вечером спать, она вышла, как много лет назад, к берегу Тиванды. Шаг её был вдумчив и осторожен.

Поймы ещё полнились водой — то был последний лунар дождей, кимен. Диатрис Ландрагоре было тридцать лет. Но она шла к воде с ожиданием чего-то, как в восемнадцать, и палла её сари вилась за ней в ночном бризе.

Тишина встретила её. Там, где вода открыла небольшие кочки, распустились первые лилигрисы. Гидра выпрямилась и всмотрелась в их бело-полосатые нежные лепестки.

«Как же давно я была здесь в последний раз», — думала она. — «Это место словно обидело меня. Я не хотела возвращаться туда, откуда принесла такую боль».

Она взглянула в своё отражение. Несомненно, она изменилось. Лицо стало взрослее и скульптурнее, пропала болезненная худоба, но сохранилась гидриарская стать. Волосы отросли длинные, как никогда, и роскошными медно-рыжими прядями ниспадали вниз. У самых корней они делали небольшой завиток под корону.

«Кого я жду? Мелиноя?» — подумала она и вздохнула. — «Я приходила сюда за Энгелем. Мелиной же — лхам, савайма. Известно, какая судьба постигала всякого, кто имел с ним дело».

Она скосила глаза вбок, глядя на поросль сочной молодой травы на берегах. Вспомнила пугающие слова ди Монифы и убедительные напутствия Иерофанта Мсары.

И странный полёт на спине Мордепала в ржавые скалы.

Вдруг кусочек травы примялся под невидимым шагом. Потом ещё один — уже ближе к ней. Гидра застыла, не в силах оторвать взгляд от этого зрелища: следы остановились в паре метров от неё.

Она поняла, что надо сделать.

Но не знала, готова ли к этому. Впрочем, она не привыкла долго бояться. И закрыла глаза.

Прохладные длинные пальцы коснулись её лица. И знакомый до боли голос прозвучал совсем рядом:

— Пришла, моя Шаа.

Она судорожно вздохнула, чувствуя, как горло сжимают слёзы. И подняла веки.

Перед ней стоял не Энгель — а чудовище Мелиной со странно вытянутым лицом и чёрными, как две полуночные бездны, глазами. Однако, невзирая на разительные изменения, он смотрел он на неё совершенно так же, как до этого. С бесконечной нежностью и тихой грустью.

Гидра замерла. Подступавшие слёзы исчезли. Его чужеродный внешний вид был всё таким же жутким.

Но до странного знакомым, будто вышивка Бархатца. Она нервно сглотнула и коснулась его лица в ответ. Провела по контуру его челюсти. И он, как и раньше, прикрыл глаза и поймал её руку своим лицом, ластясь.

— Ты… не похож на того, каким являлся до этого, — не зная, что сказать, молвила она.

— Я забыл, каким был тот облик, — тихо ответил Мелиной. — Прости.

— Так как же… как же…

Мысли спутались. Жуткие длинные пальцы гладили её по щеке, а на лице его прикрывались и распахивались две пустоты сине-чёрных глаз.

— Что было тогда? — наконец собралась она. — Подаренная тобою прядь исчезла. Ты существовал лишь в моём воображении. Как и сейчас, верно?

— Нет, — он степенно покачал свой головой, увенчанной длинными, до самой земли, белыми волосами. — Я существовал лишь для тебя. Это разное.

Гидра поджала губы.

Всё, что она знала, входило в конфликт с тем, во что она верила. Если верить именно Иерофанту, сейчас следовало бежать отсюда со всех ног и на ходу молиться Ирпалу.

Но если верить тому, что она успела усвоить за всю свою жизнь, истина ждала её где-то за границами описанного и понятного. Как пытался донести Мордепал.

Отсутствие понимания не означало, что следовало отвергать непознанное.

— Что же ты такое, Мелиной, — вымолвила Гидра, настороженно изучая его нечеловеческие черты, но позволяя ему водить пальцами по своему лицу, — никогда ты мне не ответишь. Я никогда не пойму, ты это, или демон, что подражает Энгелю. Едины вы — или ты пожрал его, чтобы смущать мой разум. Желаешь мне добра — или подбираешься ко мне ближе, чтобы погубить меня и всю Рэйку.

Его бледные губы растянулись в трогательной улыбке. Словно он скучал столь сильно, что был рад услышать даже такое, лишь бы от неё.

Он обнял её, как раньше. Левой рукой прижимая её к своему сердцу, правой, как всегда, гладя по спине, он склонился к Гидре и оставил на её лбу прохладный поцелуй весны.

— Моя луна, — прошептал он. И Гидре почудилось в его дыхании подобие горького смешка. — Тяжело тебе даётся твой замысел. Ты родила столько детей и столькое сделала для будущего доа. Тебе столькое пришлось переосмыслить и понять заново. Я не смел вставать на твоём пути все эти годы. Я понимал, что в судьбе доа нет место Синему Тигру. Но я знал, что ты не отступишь от задуманного и вернёшься ко мне. Ведь ты всегда доводишь начатое до конца.

Она вспомнила свои же слова. То, что что говорила ему когда-то о совместном правлении лхама и доа.

«Это была я — я будто бы не я, такая наивная и такая решительная. И всё же я пошла исполнять то, что сказала».

Она словно вернулась к старому другу. В старую комнату, что когда-то была её. Со старым вопросом, который теперь уже был разрешён, но тогда был так важен. Все минувшие годы промелькнули, словно мгновение, и она вновь оказалась на берегу Тиванды.

Гидра похлопала глазами. И зажмурилась, не понимая, как ей теперь быть.

«Это демон?» — отчаянно пульсировало в её разуме. — «Или мой верный возлюбленный, что всё это время смиренно ожидал, когда я буду готова вернуться? Бесчеловечный обманщик — или единая судьба с Энгелем? Никто не может подсказать мне, бессильны Писания и мирские законы! Они были сотворены гораздо позже него».

Глаза наполнились влагой. Она качнулась вперёд и уткнулась в его плечо, не зная, как быть.

— Что же мне думать? — шептала она. Его руки стали гладить её, как много лет назад, пробуждая в ней слабый огонёк надежды. — Кто ты? Что сделаешь со мной? Как мне теперь говорить о том «замысле», когда у меня теперь дети, которых я люблю, и королевство, за которое я умру?

— Не нужно говорить, — речным эхом отвечал его голос. — Я здесь. И рука об руку пойду с тобою дальше. Так далеко, как поведёт тебя твоя дорога.

— Как я приму твою руку, если ты демон? — Гидра сжимала зубы, чтобы не дать волю слезам непонимания и смятения. — А если не демон, как я пойму, что могу верить тебе?

Тёмный взгляд ответил ей. Но он был мягким, словно баюкающий покров ночи.

И полным любви.

— Очень просто, моя Шаа, — тепло улыбнулся лхам. — Вспомни клятву, что я приносил вместе с тобой у алтаря. Вспомни, как принимал тебя в свою семью и как обещал защищать тебя.

Картины прошлого бледным пятном возникли перед глазами. Гидра вновь зажмурилась.

— А если это был не ты? — выдохнула она в окончательном исступлении. — И лжёшь мне сейчас, прокладывая мне путь в могилу?

— Как это мог быть не я, если эта клятва освободила меня от бремени Духа?

Гидра свела брови и обессиленно заплакала. Она очень хотела верить ему. Хотела отдаться его ласковым прохладным рукам, слушать его призрачный голос над ухом, видеть его озарённый луной силуэт в своей спальне.

И он хотел этого так же сильно, как и она.

— Тихо, тихо, — звучал его родной, взволнованный голос. Острый подбородок лёг ей на макушку, руки крепко укутали в объятиях. — Я вижу, как ты мечешься. Но доверься мне, как когда-то. Позволь мне разделить с тобой бремя твоего замысла.

— Я не могу, на кону слишком многое…

— Ничего ведь не изменилось с тех пор. Вспомни, — новый поцелуй коснулся её лба. — Вспомни, как отвергала меня, боясь брачной ночи.

Снова поцелуй.

— Вспомни, как отвергала меня, боясь, что я призрак, иллюзия.

И ещё.

— Пойми, что отвергаешь меня теперь точно так же. Тобою движет страх, потому что ты не можешь объяснить себе, почему его не должно быть. Но ставки не могут повышаться вечно. Ты не можешь объять своим разумом всё — но ты можешь поверить мне, как ты делала это не раз. И тогда осознание само войдёт в твою жизнь.

Она взглянула в его чёрные очи. Голова пошла кругом. Колени подогнулись, и, если б он не держал её, Гидра осела бы на землю. Всё в ней натянулось, напряглось до предела.

И отпустило. Словно стрела сорвалась с давно скрипевшей тетивы.

«Он прав», — она смотрела на него, завороженная, и ощущала, как в теле словно расцветают весенние цветы. — «Он ведь стократно прав».

Она проглотила ком в горле и с дрожью выдохнула:

— Я так скучала по тебе, моё солнце.

Он моргнул, и лицо его озарилось улыбкой. Нечеловеческой, но столь близкой, принадлежащей лишь ей.

— И я по тебе, любовь моя, — прошептал он. И склонился к ней. Прохладное дыхание лхама коснулось её носа.

Это было чистое блаженство. Гидра подняла к нему лицо и обмякла в его объятиях, доверяясь, покоряясь и отдавая ему мириады своих мучительных сомнений. Её душа распахнулась, словно комната, что годами пребывала в затхлости, но в ней наконец открыли окна.