Моргемона

«С чего бы это ты вдруг решил побыть со мной наедине?» — с нарастающей злобой подумала Гидра. И вздёрнула голову, рыжая, как тигровые лилии вокруг. — «Услышал, что я стану диатрис?»

— Не сочтите за грубость, — мягко молвил сэр Леммарт, — но я подумал, что вас утомили дела высшего света. Если вам нужно с кем-то поговорить, то я к вашим услугам.

Гидра вспыхнула.

— Только если мне потребуется скользкий, неблагодарный, двуличный содержанец! — рявкнула она и ударила его по лицу со всей силы.

Какое это было удовольствие! Совсем не то, что шлёпнуть диатрина Энгеля и испугаться. Нет, она вложила в этот удар всю свою обиду и всю силу своей тощей руки, так что рыцарь даже пошатнулся, ошеломлённый.

Он захлопал глазами, схватившись за красный след на щеке, а Гидра плюнула ему под ноги, подобрала подол платья и быстро зашагала прочь с пучком змееголовника.

«Чёртов флюгер!» — кипела она. — «Мерзавец, негодяй…»

Ноги со всей скоростью несли её обратно в будуар. Но в Аванзале Принца её остановила Аврора. Заплаканная, в своём псевдо-траурном тёмном платье, она взяла рукав диатриссы и молвила:

— К вам там гостья, не удивляйтесь. Ваша матушка…

— Сложно не удивиться, — подняла брови Гидра. — Ну что ж.

Она похлопала Аврору по плечу, глубоко вздохнула и вошла в приёмную комнату своих апартаментов, где на диванчике Лесницы расположилась марледи Ланхолия Гидриар.

Всё такая же прекрасная, как и до этого. Пышная, фигуристая, довольно высокая женщина с блестящими тёмно-каштановыми локонами, распущенными по плечам и заколотыми у висков дорогими украшениями. С вхождением острова Лавиль в подданство Гидриаров, Ланхолия стала ещё дороже одеваться и теперь превосходила своей красотой не только диатрис Монифу, но и большинство молодых девушек. Её красота была не лёгкая, девичья, но не менее притягательная — зрелая и загадочная в своей нетленности.

Неудивительно, что её часто называли ведьмой. Хотя Гидра не замечала у матери интереса к саваймам и бормотанию старой Тамры. Скорее, она просто принадлежала к той редкой породе нестареющих смуглых женщин из рода Нааров, и младшие её дочери явно унаследовали эту легендарную красоту.

Ну, зато Гидре достались её длинные пышные волосы, что удачно скрывали костлявые ключицы.

Увидев дочь, леди Ланхолия тут же расплылась в своей дипломатически-подобострастной улыбке и, как следует по протоколу, поднялась на ноги. Платье пошло складками у неё на животе, и Гидра задумалась: может, Тавру настал час получить долгожданного наследника?

Тогда бы вся Рэйка пошла ходуном, как пить дать.

Либо матери просто удалось набрать несколько лишних кило на вкусной еде с Лавиля, что, впрочем, ничуть не попортило её внешний вид.

— Дорогая Гидра, — сказала она мягко. — Ты же не против поговорить с мамой?

— Не знаю, как отвечать на такой вопрос. Впервые в жизни у меня есть выбор, — фыркнула Гидра, но без лишних расшаркиваний села в кресло напротив неё. — Я слушаю.

Ланхолия не смущалась ни секунды и столь же мягко опустилась обратно на диван.

— Я знаю, мы в ссоре, — заговорила она. — Но ты стоишь на пороге больших изменений. Так или иначе, враждовать уже не получится. Если ты собираешься быть диатрис, ты будешь слушаться нас. И мы обе понимаем, что это не нравится ни тебе, ни нам.

— Что прикажешь делать? — Гидра развела руками. — Диатр питает особую слабость к таким же «непонятым», как он сам. Мне это и самой не по душе, но ради вашего удобства я подставляться не стану.

— Конечно, стать диатрис для тебя — лучший исход, — кивнула Ланхолия. — Но только так кажется. Ты понимаешь прекрасно, что отец должен стать истинным правителем Рэйки. Потому что он хозяин драконов.

— Да это понимает каждый придорожный камень.

— Лара, став диатрис, смогла бы мягко и бескровно подвести к этому последнего Астрагала, — велеречиво продолжала марледи. — Но ты всё испортишь. Сделаешь хуже и доведёшь до собственной казни. Довольно скоро.

— Да знаю я, знаю! — всплеснула руками Гидра. — Ещё раз говорю: что делать-то, если свадьба уже назначена на завтра?

Ланхолия словно не слушала её и говорила по своему собственному сценарию, медленно подводя к сути.

— Ты знаешь, что пока что ты под защитой диатра, и поэтому угрозы не заставят тебя уйти. Но у меня есть предложение. Я организую твой отъезд этой ночью. Тебя будет ждать безбедная жизнь в Цсолтиге.

— И где гарантия, что меня не прирежут на корабле? — сухо поинтересовалась Гидра.

— Гарантий нет, — опасной улыбкой ответила мать. — Но тебе больше не на кого положиться. Мало кто обладает таким же влиянием и будет готов помочь тебе.

— Во что я ни за что не поверю, так это в то, что вы готовы помочь мне, — Гидра резко поднялась на ноги. — Уходи прочь.

И хотя само предложение матери было дельным, Гидра ни на секунду не задумалась о том, чтобы дать своё согласие. Вероятно, Тавр прислал марледи Ланхолию не просто так. Потому что сам он непременно проговорился бы, сколько убийц будут ему на потеху сдирать шкуру с неудавшейся диатрис на подготовленном для неё корабле.

— Хорошо, дорогая, — отозвалась марледи и поднялась на ноги. — Но учти, от Тавра ты вряд ли уйдёшь сама. Он достанет тебя даже из-под земли, и ты сама удивишься возможностям, что уже есть у него в руках.

Диатрисса мотнула головой. Она не желала говорить больше ничего. И, проводив мать глазами, стала яростно мерить шагами комнату.

«В одном она права: Тавр не потерпит меня на троне», — признавала она. — «Отравят или прирежут так или иначе. Но идти на заклание добровольно — нет, не дождутся!»

Несколько часов она раздумывала над тем, что ей делать. Солнце медленно ползло по горизонту. Каждый час убавлял время, остававшееся до вечера и до следующего утра, когда над городом вновь забьёт колокол, возвещая свадьбу.

«Эван не поймёт меня. Малейший намёк на то, что что-то пойдёт не по его задумке, приведёт его расшатанный нрав в бешенство. Хоть бы у меня был какой-нибудь тайный советник или ещё кто, кто помог бы мне решить, что делать», — в сердцах думала Гидра.

Стоило этим словам прозвучать в её голове, как её перебил громкий мявк с улицы. Какая-то кошка ходила и басисто орала рядом с богато украшенным экипажем. Судя по павлину, изображённому на дверце, то была карета марлорда Мадреяра. Шудры сновали вокруг, и, судя по всему, марлорд Вазант готовился к отбытию.

«Не может быть!» — взволновалась Гидра. — «Он же поддержал коронацию Эвана; но теперь не готов поддержать его бракосочетание?»

Судя по всему, отбытие было довольно тихим и быстрым. Пускай и не полностью скрытым, но Вазант явно не собирался привлекать к нему внимание. Поэтому времени у Гидры было мало. Она накинула дупатту на голову и выбежала в замковый двор как раз тогда, когда слуги уже закрывали дверцу за марлордом.

— Постойте! — воскликнула она, оттолкнула слугу и кинулась внутрь экипажа. Вазант испуганно схватился за украшенный рубинами кинжал; но, увидев перед собой диатриссу, молвил шудрам:

— Всё нормально, поехали.

Дверца хлопнула, экипаж тронулся и заныл, скрипя, с трудом вывозя грузное тело марлорда прочь из замка.

— Простите, — выдохнула запыхавшаяся Гидра. Внутри было так тесно, что она могла лишь в самом уголке сесть на должном расстоянии от марлорда. — Я увидела, что вы уезжаете. Но мне очень, очень нужно было вас кое о чём спросить.

— О чём, бедное дитя? — вздохнул марлорд Вазант. — Вас вынуждают ко греху, и ничего с этим нельзя сделать.

— Вот с последним я бы поспорила, — сразу перешла к делу Гидра. — Мне и самой понятно, что в браке с Его Диатростью я долго не протяну. А куда деться — не знаю. Я хотела спросить у вас совета, ведь времени у меня мало, как у жертвы перед глазами дракона.

— Не знаю, что сказать вам, милая, — прошептал марлорд и прикрыл глаза. — Вам бы исчезнуть отсюда сегодня же. Эта ночь может стать для вас последней. Боюсь, вы и сами понимаете… боги не простят вам измены павшему диатрину… и диатрис Монифа не простит…

Гидра нахмурилась.

— Диатрис Монифа?

— Разумеется, милое дитя. Диатрис убита горем. В считанные дни она лишилась всей семьи. Она ещё питает надежду вразумить обезумевшего диатра Эвана, но вы, несомненно, ей будто кость в горле. Ведь ваша поддержка его поспешным и возмутительным решениям ведёт к расколу.

— Мне же просто некуда деться!

— Это иллюзия отсутствия выбора, Ваше Диатринство. На самом деле у вас есть выход. Вот взять хотя бы Аврору. Если б вы с самого начала уволили её от себя, вы бы дали диатрис Монифе понять, что вы уважаете её. Не поддерживаете незаконную дочь Мадреяров, что словно саднящая рана для диатрис. Но теперь-то о чём говорить? Бедное дитя, она не позволит вам пережить эту ночь.

«Но Аврора же ваша дочь!» — возмутилась про себя Гидра. — «Если кого и позорить незаконной связью, так это вас!»

Но законы людей были, вестимо, писаны мужчинами.

Она открыла рот, чтобы ответить, и увидела неожиданно чувственный взгляд марлорда. Но он глядел не на неё, а сквозь неё: в прошлое.

— Словно бедная Сагария Райская Птица, — прошептал он. — Погибла в расцвете своей красоты ужасной, ужасной смертью… и всё из-за преступления людских догм, из-за ревности…

«Похоже, старик был одним из тех, кто увлекался певицей наравне с тигром Мелиноем. И моим отцом», — закатила глаза Гидра.

Какое ей было дело до сцен двадцатилетней давности, когда её собственная жизнь висела на тонком кошачьем усике?

— Так увезите меня с собой к диатрис Монифе, — взмолилась она. — Вы же к ней направляетесь? У вас же хватает храбрости идти вразрез с решением и диатра, и Гидриаров?

— О, нет-нет-нет, — они остановились вблизи портового квартала, и марлорд Вазант открыл ей дверцу. — Я не возьму на себя такое. Это ваш грех, Ваше Диатринство, выходить замуж сразу после того, как вы овдовели, без благословления диатрис. И вы, бедное дитя, сами должны понести за него кару или успеть уйти в монастырь.

— Но на побережье даже монастырей нет, мне нужно уплыть!

— Ничем, совершенно ничем не могу помочь вам, — едва не плача от своего притворного сочувствия, простонал марлорд.

И выпихнул её на мостовую.

— Позёр! — заорала на него взъерошенная Гидра. — Приспособленец! Мой отец хоть и скотина, но сразу занял позицию, а вы как жирный слизень в своей раковине!

Вазант качал головой, вздыхал и ничего более. Он быстро захлопнул дверцу, и экипаж покатил дальше в порт.

Диатрисса осталась, оскорблённая подобным обращением, посреди улицы. Люди не предложили ей помощь, с отвращением и неодобрением шепча имя Рыжей Моргемоны, что предала память Энгеля. А солнце уже клонилось к закату.

«Эта ночь станет для меня последней», — поняла Гидра. — «Убийцы Тавра и Монифы передерутся под моей дверью за право вскрыть мне горло».

Потерянная, она побрела назад к Лорнасу. Брусчатка медленно плыла перед глазами.

«Конечно, я ещё могу убежать хоть в лес», — думала она устало. — «Попросить кошек проводить меня куда-нибудь в заброшенный особняк, если такие ещё остались в глубине марлордства со времён королевы Лорны. И там, если повезёт, и барракиты не доберутся до меня, я буду вести одичавшую жизнь, которая, впрочем, быстро прикончит моё хилое тело. А если я оставлю связь хоть с кем-то — с той же Авророй — убийцы не заставят себя долго ждать. Это глупое, бессмысленное бегство».