Дамский негодник
- Автор: Людмила Милевская
- Жанр: Детектив
- Дата выхода: 2005
Читать книгу "Дамский негодник"
Глава 4
Самсонова схватилась за голову и ошеломленно воскликнула:
— Бог мой! Выходит, она не лгала! Ей и в самом деле грозила опасность! А я не поверила! И теперь Анфиса мертва!
— Да, эту мерзавку грохнули, наконец, — злорадно подтвердила Куськина мать и в довершение заключила: — Поделом ей, развратнице.
— Не надо так, — мягко попросила Далила. — Я знаю, вы добрая женщина. Скажите, за что вы невзлюбили Анфису?
— Будет знать, как заигрывать со стариками!
— О чем вы?
— Эта Анфиска строила глазки соседу, — возмущенно поведала Генриетта Карловна, зверски целуя сонную собачонку.
Та, маленькая, как плюшевая игрушка, не реагировала на суету чужой жизни — она была погружена в свой загадочный мир.
— Сосед — это Изверг? — прозревая, уточнила Далила.
— Он, — величаво согласилась Куськина мать, опуская на колени затисканную собачонку.
Та удивленно зевнула и обмякла, повиснув безвольной тряпочкой, и задремала.
— О-он! — повышая голос, повторила Генриетта Карловна.
Далила удовлетворенно кивнула:
— Ясно.
Он, Изверг, сосед — все это относилось к пожилому мужчине, с которым у Генриетты Карловны шла война: временами ожесточенная, шумная, но (как ни странно) добросердечная, временами вялая и бесцветная, зато полная ненависти.
По сути, из-за этой войны старшая Куськина и отдалась Самсоновой «на растерзание», как сама она выражалась, вваливаясь в ее кабинет. Плюхаясь со своей собачонкой в кресло (обиженно крякающее от непривычного веса), Генриетта Карловна так и стонала:
— Далила Максимовна, я опять к вам на растер-за-ание!
И Самсонова начинала ее «терзать» своими вопросами, а Куськиной только того и надо. Измотала ее вражда. Впечатлений поднакопилось, надо бы высказаться и обсудить. За тем и ходила.
До того дня, как въехал на соседнюю дачу новый сосед, жизнь Генриетты Карловны подчинялась одной идее: открыть глаза бедному сыну на козни его очередной жены, то бишь ее невестки.
Младший Куськин в бизнесе преуспевал. Делить «доходы семьи с чужой и кошмарной девицей» его матушка органически не могла: ей это «как бы не в жилу».
(Генриетта Карловна молодилась и для шику употребляла молодежный жаргон, мешая его с манерной псевдоаристократической речью. Временами получалось забавно.)
Так вот, поскольку природа наделила матушку энергией сокрушительной, сын вынужден был часто жениться. Поначалу дела Генриетты Карловны шли превосходно: сын богател, она процветала, невестки (несолоно «хлебамши») удалялись из дома одна за другой.
Но с годами сын начал сдавать, что сказывалось уже и на бизнесе. То почки зудят, то в печени тянет, то сосуды подводят, а то и вовсе сердечко шалит. И нервы! Разумеется, нервы. Нервы лишали его жизненных сил, какие тут могут быть сделки?
Тут бы Генриетте Карловне и задуматься над своим поведением, она же свалила все беды сыночка на злодейку-депрессию (которую сама же, кстати, и вызвала). Взвалила и восхитилась:
— Все атасно сложилось! Сынок, мы пойдем в ногу с модой!
И потащила несчастного Куськина к самому модному психоаналитику, коей и оказалась Самсонова.
Далила была призвана Куськиной матерью «вправить сыну мозги».
Она и вправляла под неусыпным оком Генриетты Карловны — занятие, стоит заметить, отнюдь не из легких. По пути выяснилось, что у самой Куськиной ранний климакс случился (ранний? Это в 58 лет?!). Лечили и климакс уже, и депрессию. Но депрессию все же больше. И все под оком. Под оком!
Но даже под этим придирчивым оком Далила рискнула лечить на свой лад: согласно законам морали и психологии. Поэтому Куськин в ходе лечения прозревал и начинал понимать, кто в действительности пожизненно пьет его кровь.
А Самсонова понимала, что долго так продолжаться не может: Куськин-сын «катастрофически» идет на поправку. Его мать, того и гляди, заметит, что сыночком все трудней управлять, а окончательно она это постигнет, когда в ее необъятном доме надолго (а может, и навсегда) «угнездится» очередная невестка.
Вот когда наступит разрыв: не между Куськиным и женой, а между Куськиной матерью и Далилой. Дело стремительно шло к тому, и вышло бы так (на радость Самсоновой), не подвернись Изверг-сосед.
«Сумасшедший старикан» (кстати, он младше Куськиной на два года!) купил на соседней улице дачу и «обалденно» весело въехал в нее — Куськину перекосило. С этого праздника и начался их «шкандаль». Ведь только считалось, что дача Куськиных находится на параллельной улице. На самом деле отделена она от соседской хлипким и низким заборчиком да рядом кустов.
(Через этот заборчик впоследствии Генриетта Карловна и подглядывала за игривым соседом.)
Так вот, въехал «старикан» «отпадно». Новоселье удалось. Ночь напролет песни, пляски, коктейли, вино, порханья в бассейн и обратно под жуткий девичий визг, под крики «брат, наливай!», под фейерверки…
Куськина еле дождалась утра, чтобы высказаться перед Извергом и заявить о себе как о грозной, но справедливой даме высшего света. Она долго приводила себя в порядок и привела!
И высказалась!
И заявила!
И что же сосед? (Он, кстати, был еще мутен, пьян и помят.)
Гневный куськинский словопад сосед изящно отразил одним комплиментом. На редкость умелым.
Пока Генриетта Карловна вращала глазами, пытаясь проникнуть в самую суть комплимента, сосед ее элегантно «добил».
— У меня есть мечта! — сказал он.
— Знаю, опохмелиться, — беззлобно «лягнулась» Куськина.
Сосед уточнил:
— Нет, мечта связана с вами.
От изумления Генриетта Карловна вытаращила глаза.
— Лобстеры! Свежие сочные лобстеры! С пивом! Я вас приглашаю! Сегодня! Прямо сейчас!
— Я не одета! — механически охнула Куськина.
— Увы! К сожалению, вы одеты! Я бы даже сказал, чересчур, — с досадой воскликнул сосед и радостно констатировал: — Я любитель раздетых женщин, но вы одеты для самого лучшего общества!
— Для лобстров!
Сосед сказал:
— Нет.
Под самым лучшим обществом он подразумевал (несомненно) себя.
Когда же, пользуясь паузой, он добавил: «Вы потрясно красивы!» — Куськина мать вошла в раж.
— Приглашаете? Вы? Меня? Куда? В пивнушку? — взвизгнула Генриетта Карловна, зловредно не замечая «дурацких его комплиментов».
— В ресторан! — «осчастливил» ее сосед.
Приглядевшись к мужчине (напомню, ночь его была тяжела, подобная ночь не красит), Куськина немедленно заключила, что нахал уже не молод…
Да он просто дряхлый козел!
Искренне считая себя вполне сорокалетней и все еще восхитительной, она и подозревать не желала, как заблуждалась. А тут какой-то абсолютно семидесятилетний ванёк (тогда она не знала еще, что сосед младше ее и стильный мужчина) вдруг решил осчастливить красивую даму — свежую! чистую! — каким-то своим дурацким и пошлым вниманием.
«Это что же он себе позволяет?! — пропечаталось в мыслях обиженной Куськиной. — Знал бы этот козел, сколько я заплатила за последний свой лифтинг!»
Как автор могу с ней согласиться: да, косметические операции нынче стоят так дорого, что не каждая Куськина может на них пойти.
Вспомнив про последний свой лифтинг, Генриетта Карловна возлютовала: «Как посмел какой-то старик делать мне комплименты?! Как посмел…»
В двадцать лет подобное происшествие вызвало бы у Куськиной лишь усмешку, не более, но в пятьдесят восе… (ой, простите) в сорок лет это казалось ей ужасающе оскорбительным.
— Как посмел ко мне клеиться старый пердун? — трагически вопрошала она Далилу в этот же день. — До чего же я докатилась! Я что, так плохо выгляжу?
— Ни в коем случае! — возразила Далила. — Выглядите вы ослепительно!
— Тогда почему пенсионер пригласил меня в ресторан? Меня!
Самсонова вставила:
— Юную, свежую.
— Да! Что он себе позволяет, этот разнузданный педофил? — горестным вопросом согласилась с ней Куськина. — Ха! Ничего! Я ему так…
— Врезали?! — ужаснулась Далила.
— Нет, отказала!
— И что?
— С горя ушел!
— Куда?
— Да к себе! В свой трехэтажный сарай!
Самсонова поняла, что у Генриетты Карловны вместо однообразного климакса назревает интересная, подростковая «морковь» и «тусовка», полная отроческих радостей и печалей. С соседом ей подфартило. Такой колоритный сосед украсит любую жизнь, а жизнь увядающей женщины прямо-таки возродит. Разумеется, при условии, что та одинока.
Самсонова так подумала и, как всегда, не ошиблась. Вскоре выяснилось, что сосед утешился юной девой. Да не одной.
— Он их пачками, Изверг, в сарай свой трехэтажный таскает, — возмущенно бухтела Куськина, терзая сонную собачонку.
Самсонова, прекрасно зная, о ком идет речь, для поддержания диспута осведомлялась:
— Кого?
— Да проституток этих, шалав, — гневно просвещала Самсонову Куськина и горестным стоном немедленно вопрошала: — Разве приличная женщина к нему в дом пойдет, к педофилу и негодяю?
С той поры Он и сосед превратился в Изверга и Педофила. Давая ему так много имен, Куськина не подозревала, что подсознательно признается, как много места отводит ему она в своей климактерической жизни. В доклимактерический период она развлекалась боями с невестками, теперь же, когда появился сосед, Генриетта Карловна излечилась.
Вскоре она восхищенно призналась Далиле:
— У меня нет больше приливов!
И Самсонова мысленно констатировала: «Начался постклимактерический период: пора зрелой и самой пылкой любви!»
Оскорбленная изменой соседа, Генриетта Карловна забросила личную жизнь сыночка и завела свою. Он, сосед, Изверг и Педофил не сходил с ее языка. Куськина ненавидела этого «хама», о чем без устали сообщала Далиле.
Самсонова понимала, что под маской ненависти скрываются сильные неудовлетворенные чувства, причем (и слава богу!) с обеих сторон. Сосед учуял в своей симпатичной соседке вулкан нерастраченных сил. Теперь он жаждет погибнуть в этом вулкане, но не знает, как в него угодить. Генриетта Карловна так увлеклась в своем обольщении (полном садизма), что потеряла контроль. Подсознательно призывая Изверга и соседа к соитию, она не позволяла ему к себе подступиться.
Далила не сомневалась, что бедняга не хуже Генриетты страдал, таская в свой «трехэтажный сарай» юных и милых крошек. Это хлопотно в его возрасте. Разумеется, таким способом он дразнил Генриетту, а годы уже не те.
Вот такая вам (вкратце!) картина страстной души мадам Куськиной.
Самсоновой приходилось эту душу лечить.
Она честно старалась, но, узнав о гибели Анфисы Пекаловой, вдруг поняла: «Нет, не сегодня! Сегодня я не могу!»
Куськина, тиская собачонку, с жаром трещала (все про соседа!), но кто ее слушал!
На самом деле Самсонова добросовестно слушать пыталась, но в голове вертелось: «А теперь он хочет меня убить! Раз травил! Два травил! Травит и травит, то мороженым, то грибами! Еле выжила!.. И сегодня он должен приехать! Он даже на ночь останется! Я боюсь!»
Перед глазами стояло заплаканное лицо Анфисы. Сердце Самсоновой сжалось: «Бедная девочка».
В горестную мысль ворвался капризный и злой голос Куськиной:
— Он утром целует мне руки, обкладывает комплиментами, а вечером водит девиц…