Жизнь моя [перевод С. Одинцовой]

Глава 35

Госпиталь в Мазерансе, 2 часа дня, 24 марта

Патрик стоял в халате у окна, когда в палату вошла Антония. Он говорил по телефону. Лицо его было серьезно.

— Да. Да… Нет… Все будет хорошо.

Когда он услышал ее шаги, он неловко повернулся на своих костылях.

Она послала ему краткую улыбку, на которую он не ответил. Очевидно, разговор был серьезный.

Он еще не брился. С темной щетиной на подбородке и с длинной полоской пластыря на голове он был похож на пирата. Бледного, задумчивого пирата, который провел тяжелую ночь.

Доктор сказал, что ему повезло. Кроме костылей и пластыря, ничто не говорило о том, что он прошел две мили в горах с порванной связкой и провел часть ночи на промерзшем склоне.

Он положил телефонную трубку. Потом покачал головой и пробормотал:

— Сукин сын.

Она ждала продолжения, но он не дал никаких разъяснений.

Чувствуя необъяснимую робость, она взяла сумку, которую собрала в его доме, и поставила ее на кровать.

— Одежда и бритва. Доктор говорит, что ты можешь идти, тебе повезло, могло быть и хуже.

Он бросил на нее странный взгляд, который она не могла истолковать, потом взял сумку и похромал в ванную. Она сидела на кровати и слушала: сначала грохот падающих с полок вещей, затем ругательства и, наконец, шум воды, когда он начал бриться.

События предыдущей ночи казались все более нереальными. После госпиталя она вернулась в дом Патрика и провела пару безумных часов, пытаясь заснуть. Он позвонил в шесть, проверить, все ли у нее все в порядке, и она была неуклюжа и косноязычна.

— Как дела на мельнице? — крикнул он из ванной.

— Прекрасно, — ответила она. На самом деле все было ужасно, но она не собиралась об этом рассказывать. Ее вещи выкинули во двор, где они мокли под слабым весенним дождиком. «Семейные реликвии», о которых так пеклась ее сестра, были безнадежно испорчены. К счастью, кто-то пожалел ее лэп-топ, но главное — записи по Кассио, сунув их в пластиковый пакет для мусора и спрятав под карниз.

— Совсем забыла, — сказала она. — На твоем автоответчике сообщение от Моджи. Она хочет, чтобы ты позвонил.

— Угу, только что я это и сделал.

Она хотела спросить, как Моджи узнала, где его найти, но потом вспомнила про Джулиана. Она сама звонила ему утром, чтобы сказать, что Патрик в порядке. Джулиан был так взволнован, когда она разговаривала с ним накануне, что было бы бессердечно оставлять его в неведении.

Она подошла к двери.

Патрик сбросил больничный халат и был в джинсах, которые она принесла ему из дома, больше ничего на нем не было. Он все еще выглядел как пират, но уже гладко выбритый. Она пожалела, что он наденет рубашку.

Она хрипло спросила, как дела у Моджи.

— Думаю, все будет хорошо. Нужно только время.

— Что она хотела?

Он положил бритву на край раковины. Потом встретился с ее глазами в зеркале и сказал:

— Нам надо в Ле Фигароль.

— Что?

Он повторил.

Она спросила себя, вдруг доктора ошиблись, и у него, помимо прочего, еще и сотрясение мозга.

— О чем ты?

— Нам надо пойти и увидеться со старым Панабьером. Прямо сейчас.

— Сейчас? Но зачем? Нельзя подождать до завтра?

Он покачал головой.

— Сегодня двадцать четвертое, День Крови, верно?

Она старалась не думать об этом. Годовщина смерти Кассия могла бы совпасть с гибелью Патрика. Какое счастье, что она вовремя нашла его!

В удивлении Антония помогла ему с рубашкой. Визит к чудаковатому старику Панабьеру совсем не относился к тому, как, по ее представлению, они должны были провести свой первый день вдвоем. Патрик должен быть дома, в постели. Они оба должны быть дома, в постели. Предпочтительно в одной и той же.

Он нагнулся и нежно поцеловал ее в губы.

— Я не могу тебе больше ничего сказать, на случай если сорвется. Просто поверь мне. Хорошо?

Их глаза опять встретились. Потом она отвела черные волосы с его лба.

— Хорошо, — кивнула она.