Необратимые

Гермиона мягко закрывает книгу и не глядя опускает ее на стол.

— Пойдемте готовиться, — спокойно предлагает Людовик.

Она послушно покидает библиотеку, следуя за вампиром по узким коридорам и лестнице на второй этаж. Гермиону приводят в ее собственную спальню, где разговаривают Дора с Джереми, тоже взволнованные и тут же переключившие все внимание на Грейнджер.

— Мы тут… — смущенно начинает Дора.

— Зашли попрощаться?

Дора мягко улыбается ей, как будто благодаря за прямолинейную формулировку.

— Приятно было завести с тобой знакомство, Гермиона, — говорит Джереми.

Она отвечает на объятия Доры, решительно шагнувшей вперед, потом на объятия Джереми, который ободряюще потирает ее спину ладонью.

— Но я думаю, мы все-таки сможем увидеться, если захотим, — замечает Гермиона.

Джереми почти беззаботно пожимает плечами.

— Жизнь такая непредсказуемая штука, в последнее время даже для двухсотлетних.

— И для пятисотлетних, — весело подтверждает Людовик из-за спины Грейнджер.

— Так что нет смысла загадывать, — заключает Джереми. — Мы всегда будем рады повидаться. Даже если в бою.

— Только не нападайте на меня, пожалуйста, — торопливо просит Гермиона.

Они смеются. Это все какая-то заведомо неловкая попытка повеселиться и разрядить обстановку, так кажется Гермионе. Она ощущает неприятную, ядовитую тоску внутри, когда осознает с физической очевидностью, сколько притворства в ее натянутой улыбке.

Странно, но она и правда никогда не ассоциировала свое обратное превращение с праздничным чувством в душе. Сначала нахождение камня казалось невозможным в ближайшие сотни лет, потом все стало слишком сложно. Головой полностью осознаваемое как положительное событие, оно тем не менее никогда не было счастливым с эмоциональной точки зрения. Это не отпуск с поездкой в Австралию. Не день рождения Гарри в огромной компании старых друзей. Впрочем, перебирая эти чудесные дни, Гермиона вдруг понимает, что и они не были кристально радостными. В одном всегда неуловимым контекстом было восстановление памяти, на которое ушло два года и куча нервов, в другом несуществующими призраками всякий раз присутствовали погибшие.

Наивно было бы просить у жизни перестать давать пощечины, вот что решает Грейнджер прямо сейчас. Абсолютного счастья давно нет.

Джереми и Дора уходят через несколько минут, и Гермиона благодарна им за искреннюю поддержку. Людовик ненадолго задерживается, расспрашивая о самочувствии и рассказывая о новых запасах еды и питья в ее квартире, потом говорит:

— Я оставлю вас одну, дам вам настроиться наедине с собой. Вернусь уже с зельем.

Она молча кивает и сразу запирает за Людовиком дверь.

Вот и все.

Считанные минуты.

Гермиона обводит взглядом свою комнату, которая так и не стала родной. Жить в постоянном напряжении не ново для нее, но все еще не результат добровольного выбора. Малфой был не прав. Она жаждала сложных рабочих задач, интеллектуальных задач, но в остальном все-таки хотела спокойной жизни. Всегда хотела и почти никогда не получала.

Фотографии с полок Грейнджер складывает обратно в обложку ежедневника и водружает блокнот на пачку документов. Придется «транспортировщикам» захватить вместе с ней и ее ручную кладь.

Зеркало притягивает, как бы Гермиона ни пыталась этому противостоять. Людовик не возвращается, никто не стучит в дверь, и в замке вообще стоит необычная тишина. Так что в итоге она сдается — подходит ближе и протягивает руку, активируя магию отражающей поверхности.

«Посмотри на себя, — вспоминает она слова Драко, который привел ее вчера в библиотеку, заманив редкими книгами по трансфигурации. — Ты олицетворение обольстительного вампиризма. Перемены в тебе захватывающие».

Длинное черное платье, обтягивающее талию, узкие полупрозрачные рукава, подчеркивающие тонкость рук, бледное лицо, накрашенные губы, ярко подчеркнутые глаза и еще — волосы: совсем не ее, гладко уложенные назад со странным даже для нее самой мастерством.

«Мне неожиданно лестно, Драко. Разрешаешь принять за комплимент?»

«Как хочешь. Я просто размышляю о том, что с тобой станет, когда снова забьется сердце. Бешеные кудри вернутся?»

Гермиона хотела спросить, какая из ее версий нравится Малфою больше, но все это заигрывание показалось таким бессмысленным, что настроение резко испортилось.

Стоя перед зеркалом, она не может решить, какая версия Гермионы Грейнджер нравится больше ей самой. Комната родной не стала. Но привычка видеть на себе декоративные изумрудные швы, неуловимыми дорожками бегущие по предплечью, и ощущать всю силу мышц и ловкость рук…

В дверь стучат. Гермиона открывает, не позволяя себе запаниковать. Людовик пропускает вперед Эмиля и Элмерса, сам закрывает дверь за своей спиной.

«Вот это компания» — мимолетно проносится у Гермионы в голове. В то же время она прислушивается к звукам в коридоре, тщетно надеясь различить шаги Малфоя, хотя уже понимает: он не придет.

— Тут примерно пять глотков, — рассказывает Эмиль после того, как Грейнджер укладывается на кровать. — Полагаю, начнет действовать в течение минуты.

— Записать вам мои ощущения для будущих исследований? — интересуется Гермиона.

Эмиль слегка улыбается.

— Записи будут на вес золота.

— Дрейвн, — зовет Гермиона, когда стакан с зельем уже в ее руке, всеми силами пытаясь сдержать нервную дрожь, — мне нужно будет с вами поговорить, как только я вернусь на службу. Освободите вечерок.

— Как скажете, — отвечает Элмерс.

Собранная в кулак решимость говорит Гермионе, что она сказала все необходимое и теперь время опрокинуть в себя зелье.

Темно-фиолетовое, легкое, на вкус оно оказывается до отвращения приторным.