Средиземье Четвёртой эпохи

— Я прошу прощения за то, что вмешиваюсь не в своё дело. — Сказал я. — Но нельзя ли глянуть в палантир и узнать, что такое деется в Карн-Думе? Помнится, во время возвышения Дол-Гулдура чуть беды не нажили, из-за намеренной беспечности, скептицизма и равнодушия одного белого волшебника, который мог очаровывать людей своими сладкими речами.

— После конца Саурона и Сарумана в Средиземье осталось ещё одно зло, которое не было уничтожено. — Вставил тут Фарамир, и лицо его сделалось до крайности серьёзным. — Это старуха Шелоб, гигантская паучиха; прапотомок Унголианты и угроза неосторожному, невнимательному путнику, посмевшему заблудиться в её пещерах. Да, она была ранена и загнана в угол, обратно в свою нору светом Галадриэли, направляемым Сэмом. Теперь она стала ещё крупней и ненасытней. Так что Карн-Дум — не единственная наша забота; но будь покоен, мы всё держим под контролем.

Наша беседа подошла к концу; Фарамир и Эовин заторопились в Итилиэн.

Наутро король Элессар засобирался в Шир. Я ни на шаг от него не отходил, пока он готовил свою лошадь в путь-дорогу.

— Я везу нечто важное Мериадоку Брэндибаку и Перегрину Туку — а именно королевскую диадему. — Пояснил Элессар. — Это мой им подарок.

— Возьми с собой меня! — Напрашивался, навязывался я.

— И меня! — Чирикало Маленькое Зло в обличье чёрного дрозда.

— Кого-то одного, ребята. — Усмехнулся Арагорн. — Видите, я даже с собой свиту не беру.

И действительно: Элессар как был простым следопытом — таким он и остался; он не важничал. А вот я, если бы был королём, наверняка бы кичился своим статусом и положением — ведь говорят, власть портит людей. Ха, только не Арагорна!

Тогда я, собрав волю в кулак, всё своё мужество, очень сильно пожелал, чтобы предстать пред Элессаром таким, каков я есть сейчас (и даже хуже — не антропоморфным кваклем-бродяклем, а обычным лягушонком).

— Сложи меня в свою сумку. — Проквакал я. — Но только не раздави. А дрозд полетит рядом.

— Ну, хорошо. — Согласился король Арнора и Гондора.

И отправились мы в путь.

Многие и многие дни провёл я, путешествуя вместе с одним из величайших дунэдайн! Вот она я, лягушка-путешественница! Ква! Я сразу вспомнил одноимённую сказку.

И миновали мы Изенгард, и позади уже и Рохан, и Бри — я даже видел вдалеке Ривенделл (который, увы, опустел).

Не буду я рассказывать вам, насколько замечательно провёл я свои деньки в Хоббитоне — всё равно мне никто не поверит. Пусть же это останется тайной за семью печатями.

Вернувшись в Гондор, Элессар оставил Минас-Тирит на Фарамира, как наместника Гондора в отсутствие короля — ибо вознамерился Арагорн навестить свою северную столицу, в отстроенный Форност, что в Арноре. Арвен и сына он взял с собой (а также меня и Маленькое Зло). Всё это он затеял для того, чтобы быть поближе к Карн-Думу — в этом я нисколько не сомневался. Сейчас я снова был человек, а потому мне выделили отдельную лошадь.

Честно говоря, я никогда не сидел верхом — даже в Атлантиде. И в Гиперборее, и в Кемет я передвигался в лучшем случае на повозке (чаще всего и вовсе пешком). Это было очень тяжело для меня — удержать равновесие; я и на велосипеде ездить научился довольно поздно, только к четырнадцати годам… Слабенький у меня вестибулярный аппарат. Да и сам я по себе любил больше на диване валяться, сидеть в мягком и удобном кресле, почитывая одну-другую книженцию — а поэтому только представьте себе, вообразите хоть на миг, насколько мне было непросто в данной ситуации.

Естественно, бравый конь сбросил меня с себя, как ненужный хлам; вот, валяюсь в высокой траве.

— Тюфяк! — Скривился мой чёрный дрозд. — Всё, я с тобой не разговариваю.

Я его понимаю: ему надоело взирать на мои падения (а не взлёты), на мои непрекращающиеся траблы. Эх, сюда бы Эовин! Уж она бы научила меня, как правильно сидеть в седле и обращаться с лошадью. Хотя пищу из её рук я бы не ел…

Продолжая нарушать порядок, я старался держаться поближе к следопыту — мне так было спокойнее; он вселял в меня уверенность. Люблю таких мужчин. Может, мне сменить пол? Никогда не чувствовал себя ни на 100 % мужчиной, ни на 100 % женщиной; в графе «пол» я бы поставил прочерк. Безусловно, меня всегда влекло только к женщинам; но моя природная слабость, куча физиологических недугов, моя лень и (временами) инфантильность не дают мне право называться настоящим мужчиной, за которым женщина будет, как у Христа за пазухой. Да, я не изменю и не предам; да, я не брошу ребёнка — но ведь я, как девчонка, люблю кошек (а не собак), не пью пиво и не смотрю футбол. Вот ведь какая бяка…

Вечером я набрался смелости и подошёл к Арвен тогда, когда она была одна.

— Поговори со мной по-эльфийски! — Упросил я. — Ну, пожалуйста!

— Зачем это тебе? — Улыбнулась было она, но тут лик её стал лунным.

Какой же я дурак! Я всё понял: наречие её предков — лишний раз напоминание о них. Они ведь все уплыли, а она одна осталась! Хотя я нисколечко не сомневался в том, что Арвен не сожалеет о своём решении — эта женщина тверда, как скала; в этом она напомнила мне Румелию.

— Мерси. — Сказал я тоном провинившегося лисёнка. — Я всего-навсего хотел услышать язык Древних; тех, кто был близок к творцам этого мира, кто делал его историю. Я хотел хотя бы через это прикоснуться к Арде Неискажённой, на миг побыть частью чего-то великого и настоящего.

— Тогда слушай. — Молвила Арвен.

И стала она говорить со мной на квэнья и на синдарине.

Поначалу я ни х… Ни черта не понимал, но постепенно в сознании моём росло понимание. Арвен оказалась лучшим учителем в моей пустячной, ничтожной жизни; лучшим репетитором. Её слог был прекрасен, хорошо поставлен. У неё были и грация, и дикция, и очаровательное произношение при пересказе мифов, сказаний и легенд. Боже мой, сказка наяву.

Арвен весь вечер рассказывала мне о сотворении Арды, о Феаноре и Сильмариллах, о двух погасших древах, излучающих первый в мире свет; она напевала эльфийские колыбельные. Она возвысила голос, возвещая мне историю про затопление Белерианда и угасание Нуменора; я трепетно внимал, впитывая в себя такие волшебные слова, как «Дориат», «Гондолин», «Лотлориэн». Я услышал о трогательной любви между Береном и Лютиэн, о завесе Мэлиан, о многом ином… Как же это было здорово! Да ещё и из её уст!

Невозможно пересказать историю Средиземья за один вечер, но Арвен это удалось; что-то она поведала словесно, а что-то — глазами. Под конец она устала; ей было всё трудней. Наконец, она затихла, а по лицу её скатились три блестящих слезинки.

— Время эльфов ушло; ныне эпоха человека. — Выдавила она из себя через некоторое время.

— Это время благороднейших из людей. — Поспешил приободрить её я. — Ты даже не представляешь, что творится, что происходит в том мире, в котором родился, вырос и жил я. Всюду орки, всюду чурки; из каждого угла на тебя пялится злобный, агрессивный гоблин. Я даже передать тебе не могу всю мерзость, что обволакивает Землю. Радуйся, ибо таких двуличных обманщиков, как Саруман, у нас не один и не два; мельчает Запад, растворяясь во тьме Востока, в тени Юга… Арагорн сумел выстроить рай… Которого так не хватает нам, людям двадцать первого века.

— Может, ты и прав. — Немного подумав, ответила мне Арвен. — А теперь ступай к себе, ибо уже довольно поздно.

И я поклонился ей, и вышел. А по дороге я с грустью думал, что тоже хотел бы отплыть на Запад; свой Запад. Подальше от всех этих истерлингов-гастарбайтеров, заполонивших наш голубой эллипс. А ещё я горевал оттого, что не дано мне было свидеться с Гэндальфом — единственным существом в Средиземье, о встрече с которым я грезил почти всю свою сознательную жизнь.

Можно сказать, что у меня не было счастливого детства; не было праздника в жизни. Не было, как у многих других детей, сразу двух дедушек, которые тебя холят и лелеют. У меня был только один дедушка — и тот, к сожалению, пил (это не в осуждение). Просто так хочется, чтобы был в жизни кто-то, кто принесёт тебе подарок — бескорыстно, просто так; от души, от всего сердца. Чтобы это был именно мужчина, ибо отцу по большому счёту было наплевать на меня. Это называется одним словом: недолюбленность. А Гэндальф в моём понимании неизбежно ассоциировался с добрым-предобрым волшебником — который если и отругает, то не ехидно, не злобно, не сильно. Гэндальф для меня был и идеалом, и Санта-Клаусом, и… Всем. Я так хотел хоть раз в жизни познакомиться с ним не только на страницах литературных произведений Толкина! А в реальной жизни. Чтобы он подарил мне ту сказку, которой мне так не хватало (и которую я пытаюсь реализовать путём написания своих книг). Да, я знал, что Гэндальф уже давно отплыл в свой Валинор вместе с Фродо, Галадриэлью и Бильбо… Но… Как же мне его не хватает! Я так надеялся… И снова опоздал. Эх, надо бы отрегулировать портал: впустить раков, чтобы почистили водоёмы; ибо всякий раз, как я ловлю рай — оказывается, что это уже и не рай вовсе; что золотой век подошёл к концу.

На следующий день я кое-как поймал следопыта, и сказал ему следующее:

— Вчера весь вечер я был в покоях твоей жены. Я просил её научить меня языку её предков. Она пересказала мне всю историю Арды.

— Почему ты говоришь мне это? — Удивился он.

Настала очередь удивляться мне: я, в отличие от него, до жути ревнив.

— Я просто хочу, чтобы ты это знал, был в курсе. — Отчеканил я.

Ну, разумеется: я не мог солгать и уж тем более держать в неведении; я решил отчитаться, что между мной и Арвен ничего не было. И быть не могло: провалиться мне на месте от стыда, если б я на такое осмелился! И да: я люблю лишь Румелию, а Арвен мне как мама или старшая сестра.

— Лишнее. — Похлопал он меня по плечу, и вскочил на коня. — Потом договорим.

Позже Элессар мне разъяснил, что у них (в отличие от нашего времени) является верхом низости желать жены ближнего своего; что на такое не то, что в делах — в помыслах никто не отважится. Даже Грима, и тот не дерзнул очернить Эовин — у них всё скреплено клятвой. Там всё по-настоящему, и такой мнительности, таких предрассудков, такой ереси, какая стала нормой для нас, у них попросту нет. Там люди сходятся только по любви (никогда по расчёту), и всегда на всю жизнь. Это древняя и славная традиция.

— Поэтому расслабься, мой верный друг. — Сказал мне король-следопыт. — Чувства здешних людей нерушимы. Вступая в брак, скреплённый взаимной клятвой, взаимной любовью мы несём ответственность всю жизнь. Мы опора друг другу и в радости, и в горе, и в молодости, и в старости. И дети наши, как видишь, следуют нашим обычаям и традициям, не отступают от них.

«А вот наши бы сказали, что это скучно — делить постель с одним и тем же человеком», мелькнуло у меня в голове. «Им бы только пробовать всю жизнь».

Тогда я рассказал Арагорну, как обстоят дела у нас.

— Ну, вот видишь. — Всё так же спокойно (равно как и всегда) отреагировал король. — Потому-то ты и ищешь рай, ибо у вас там хаос. М-да, я счастлив, что живу в Четвёртой эпохе. — Добавил он после недолгого молчания. — И эльфам также повезло: они не увидят, во что люди превратили свою жизнь и свою планету. Искренне надеюсь, что валар во главе с Единым не допустят окончательного погребения Земли.