Дочь рыбака, или бизнес по-деревенски
- Автор: Айлин Лин
- Жанр: Попаданцы / Любовное фэнтези
Читать книгу "Дочь рыбака, или бизнес по-деревенски"
Глава 1
- Ооох, как же я так умудрилась приложиться?
В голове весело перекликались колокола, в ушах звенело, а затылок нещадно болел.
- Как меня так угораздило?
В этот вечер мы отмечали в нашем ресторане получение звезды Мишлен, я стремилась к этому долгих двадцать лет. Последнее, что помню, как вышла из зала на кухню, немного отдохнуть от праздничной суеты. Среди своего царства плит, кастрюль и сковородок всегда чувствовала умиротворение.
И как же я так грохнулась? На фуршете выпила лишь бокал вина. Выйдя на кухню, подошла к столу и помню, как внезапно разболелась голова, разум затуманило, руки и ноги отказывались слушаться… А дальше – провал…
Понемногу приходила в себя. Тело било в ознобе, в горле нещадно саднило. Перед глазами все плыло. Пусть и с трудом, но мне всё же удалось сфокусировать взгляд на окружающей обстановке.
- Стоп. Что за чертовщина? – прохрипела я, горло резануло беспощадной болью, аж слёзы из глаз брызнули. Но на этом дело не кончилось, я надсадно закашлялась, грудь буквально разрывало от пренеприятнейших ощущений.
Чуть успокоившись и выровняв дыхание, а это произошло не сразу, снова сосредоточилась: по зрительным данным, я лежала на полу, на тонюсенькой дерюжке, в каком-то деревянном сарае, где воняло застарелыми тряпками, дымом и… рыбьей требухой.
«Здравствуй, галлюцинация! Приехали, госпожа шеф-повар, тебе черте что мерещится!», – мысленно взвыла я, боясь раздражать и без того страдающее горло.
О, у меня есть план, как это всё развидеть!
Надо заново зажмуриться, авось отпустит.
А может, меня похитили?
Хотя какую ценность представляет для грабителей моя персона, пусть и одного из лучших шеф-поваров Москвы. Несмотря на свою немаленькую зарплату, с деньгами я расставалась легко и сбережений почти не имела. Разве что выкуп плитами и сковородками отдать. Кухонная утварь была моей страстью, и обстановка домашней кухни ни в чем не уступала ресторанной: лучшая техника, эксклюзивная посуда, хотя готовила дома я редко.
«Так, попытка номер два».
Я снова открыла глаза, в этот раз передо мной почти не плыло, вот только обстановка не изменилась. Все тот же сарай.
От двери послышался какой-то шум, скрипнула дверь и внутрь вошёл старик в заношенной, неопределенного цвета рубахе, старых, протертых до дыр штанах, на ногах у него были видавшие виды истоптанные башмаки. Роста он был среднего, но из-за сильной сутулости казался гораздо ниже. Задубевшая, изрезанная морщинами кожа, жидкая бородка наводили на мысль о преклонном возрасте, лет эдак за шестьдесят. Но при этом у него были на диво ясные зеленые глаза, лишенные старческой замутненности.
- Эми, доченька! – незнакомец бросился ко мне и, подбежав, бухнулся на колени.
- Как ты? Сильно ушиблась? Да у тебя кровь!
Я провела рукой по голове и нащупала рваную рану, из которой кровь растекалась по затылку и уже добралась до спины.
- А вы кто? – хрипнула я, с надеждой посмотрев на старика, возможно, именно он объяснит мне, что происходит.
- Эк тебя приложило, Эми! Родного отца не узнаёшь – старик сокрушенно покачал головой, – да и немудрено, как ты встала-то вообще, несколько дней в лихорадке пролежала, я уж и не чаял, что ты очнёшься. Даже знахарка помочь тебе не смогла, хоть и просидела, по доброте душевной, рядом с тобой первые две ночи.
- Давай, помогу на кровать перелечь, – мужичок протянул ко мне руки и помог встать, – ложись, доченька, я сейчас сбегаю за лекаркой.
Уложив меня на широкую скамью, стоявшую у стены неподалёку и покрытую дурно пахнувшим прелой соломой тюфяком, он шаркающим шагом направился к выходу и исчез в дверном проеме.
«Да, так все же лучше. Не королевская опочивальня, но все же хоть немного комфортней, чем валяться на земляном полу этой сараюшки».
Так, Лариса Михайловна, продумываем план действий. Или это дурной розыгрыш, или я ничего не понимаю. В любом случае, амнезия мне сейчас на руку, буду все валить на нее, дальше, как говорится, война план покажет.
Я лежала, разглядывая скудную обстановку. Вдоль прокопченных стен стояли две широкие лавки, на одной из них я сейчас и лежала, посреди комнатушки расположился колченогий кривой стол из почти неотесанных досок, за ним у стены виднелся каменный очаг. В углу примостился сундук, проигравший не одно сражение на войне с озверевшими термитами или древоточцами, на нем был сундучок поменьше. Вдоль одной из стен были полки, заставленные деревянными мисками, глиняными горшками разных размеров, тканевыми мешочками с непонятным содержимым. В углу висели сети и какие-то, видимо рыбацкие, принадлежности.
Потолка в этом сарае не было, мой взгляд уперся в крышу, крытую соломой, над очагом виднелась большая прореха. Пол был земляной, засыпанный старой, грязной соломой. Брусчатые стены лачуги испещрены щелями. Небольшое оконце было закрыто тяжелым ставнем. Кособокая дверь, одним известным ей чудесным способом, еле держалась на петлях, под порогом зияла огромная щель, заткнутая старой тряпкой.
На полу копошились тройка куриц, разгребая лапами солому в поисках пропитания. В углу, за очагом кто-то заботливо пристроил козу. Но такую козочку в своей жизни я видела впервые! Ее шерсть почти вылезла, в образовавшихся проплешинах виднелась иссиню-серая кожа; животинка была настолько тощей, что можно было с легкостью пересчитать торчащие ребра, коза, казалось, еле держалась на ногах, опираясь боком о стену. Подумалось, что она, наверное, являлась ровесницей этого деда.
- Да, Лариса Михайловна, все это было бы смешно, кабы еще знать, где я, собственно, оказалась. - В этот раз слова сорвались с губ не столь натужно, и горло вроде как чуть отпустило. Странно, но мне остаётся только порадоваться сему обстоятельству.
Я стала снова ощупывать свою многострадальную голову.
А это еще что? Мои руки?!
Эти две высушенные куриные лапки – мои руки???
Я принялась разглядывать себя внимательнее, и с каждым мгновением настроение становилось всё более отвратительным.
Тощая тушка больной анорексией на последней стадии, серая кожа, худые, с огрубевшей кожей, ноги. Волосы-колтуны и на ощупь не лучше соломы, валявшейся на полу.
Одежда, что была на мне, тоже не радовала. Под платьем, больше похожим на длинную рубаху, была такая же рубаха, чуть покороче. Опоясан сей наряд от «деревня-кутюр» каким-то незамысловатым пояском, сплетенным из цветных тонких веревок. Изловчившись, заглянула под одёжку, просто задрав подол наверх. Нижнего белья, увы, не оказалось. Приплыли.
Я, конечно, люблю фэнтези, но на свое личное участие никак не рассчитывала!
Задумчиво одёрнула наряд, ещё раз быстро себя ощупала, дабы убедиться, что тело всё-таки моё. Коснулась лица мозолистыми пальцами, кожа гладкая, упругая. Значит, это тело по крайней мере молодо, а это плюс. Хоть что-то хорошее в сложившейся ситуации. Зеркала не видать, более детальный осмотр оставим до лучших времен.
Но ясно одно – я очнулась в чужом теле, измождённом, уставшем. Как ещё эта радость Бухенвальда вообще передвигается? На таких ножках-прутиках много не находишь. В новом облике ощущать себя было крайне непривычно, да и что таить, неприятно.
Дворцова Лариса Михайловна, коей я и являлась, была женщиной, хоть и разменявшей пятый десяток, однако, бодрой, моложавой не по годам и с аппетитной фигурой. Стройняшкой никогда не была, но мои формы, рубенсовских размеров, меня вполне устраивали, да и моих мужчин тоже. Замуж я так и не вышла, с головой уйдя в работу, детей не родила, хотя от одиночества не страдала. Да и какое тут одиночество, когда я по четырнадцать часов ежедневно вкалывала на кухне. Блюда от шеф-повара были моей гордостью, каждое из них, без ложной скромности, считалось произведением искусства. И пусть врачи предупреждали, что так и до инсульта доработаться недолго, их увещевания всегда забывались в приступе очередного творческого вдохновения. Я просто не представляла себя без своей кухни, гомона поваров, мельтешения официантов и довольных, благодарных, чего уж скромничать, счастливых посетителей.
Скрипнула дверь, на пороге показался старик в компании с дородной седовласой женщиной, это, наверное, и была знахарка.
- Эми, – матрона подошла ко мне и потрогала шершавой ладонью мой лоб, от незнакомки пахло сушёными травами и кореньями, приятное сочетание, резко контрастировавшее с ароматами в этом бараке, – переборола ты лихорадку, я уж и не надеялась, матушке небесной за тебя молилась, счастье какое, услышала меня заступница.
Лекарка довольно покивала и, налив в глиняную миску воды из кувшина, принялась промывать рану на голове.
- Как же так, деточка. Надо же было так упасть, – причитала надо мной женщина, – ну, ничего, сейчас примочку приложу из травок, рана, глядишь, через пару-тройку дней и затянется. Она смочила тряпицу в отваре, который принесла с собой в небольшом горшочке, заглянула в сундук, вытащила оттуда небольшой лоскут ткани и, разорвав его, перевязала мою голову.
- А теперь тебе нужно лежать. Петер, свари дочери жидкую кашу на молоке, пусть сил набирается, совсем во время болезни отощала. Корми понемногу, но часто и отвар для Эми сделай, быстрее на поправку пойдет, – с этими словами знахарка встала, положила на стол связку сушеной травы и направилась к выходу.
Старик пошел за ней следом, они поговорили немного за дверью, прислушиваться я не стала, да и в голове до сих пор противно пульсировало.
Спустя некоторое время хозяин дома вернулся и тяжело подошёл к знавшему лучшие времена сундуку.
- Доченька, знахарка сказала, что теперь ты пойдешь на поправку, – тяжело вздохнув, сказал он и достал из ларя лоскутное покрывало, чтобы меня укрыть. - Неужели ты ничего не помнишь? – замерев подле меня, поинтересовался он.
- Нет, совсем ничего, – надо попытаться выудить у него побольше информации, – расскажите, пожалуйста, кто я, как меня зовут? Что это за место?
- Ох, Эми, одна напасть на другую сменилась. Как же ты теперь жить будешь, если и имени собственного вспомнить не можешь? Ты – Эмилия Бэкер, а я – Петер Бэкер, твой отец. Рыбачу на землях барона всю свою жизнь. Здесь и с матушкой твоей мы жили, да сгорела она в лихорадке семь лет назад. Застудилась, помогая мне рыбачить, – старик горестно вздохнул и, шаркая, прошел ко второй скамье, со стоном на неё опустился.
- Совсем я никудышный рыбак стал, руки не слушаются, суставы все крутит. Вот и тебя довел до болезни тяжелой. Плохой из меня отец.
- Не говори так, – старика вдруг стало отчаянно жалко: его сгорбленная фигура, тяжелая походка, трясущиеся, артритные руки – все говорило о нелегкой жизни собеседника.
- Отец, – таким образом обращаться к чужому, по сути, человеку было непривычно, – расскажи, прошу, обо мне поподробнее.
- Да что тут сказывать? Росла, как и все в деревне, матери помогала, а потом и мне. Красавицей вон какой стала, парни заглядываются, да только замуж не зовут. Не собрал я тебе приданого, а на хижину нашу никто и подавно не позарится. Один только Уви к тебе и захаживал изредка, да ему-то знамо, что от тебя надо, щучий сын, распутник. Горюшко мое, как же ты без меня жить будешь?