Огни юга. Часть 2. Дом Мрака

– Для элитного класса нужна безупречная репутация и рекомендации учителей, а я свою запятнал. Готов остаться в обычном или даже уйти. Только верните Дружка!

– Не разводи сырость, это недостойно! – лорд Веломри закатал рукава рубашки Олафа, разглядывая его шрамы. – Никуда тебя не отпустят. Слишком сильный дар, он будет вредить и тебе, и другим людям. А в общей спальне для простых учеников держать собаку нельзя.

– Что же мне делать? – спросил Олаф, отчаянно пытаясь вытереть слёзы, но они всё лились и лились.

– Выбирать. Либо бороться за Дружка и лишиться всех привилегий и перспектив. С другими детьми ты сходишься плохо. Хитрости и изворотливости, необходимой для выживания в низах, ты не проявлял. На войне и охоте ты долго не протянешь. Твои способности хороши для зубрежки кодексов и решения теоретических задач. Твоё место в судебном зале, где ты с твоей природной сострадательностью и непримиримостью будешь вершить справедливость. Сколько ещё собак, детей, женщин и прочих несчастных тебе встретится, не сосчитать. Им ты поможешь, только если станешь судьёй. Но для этого тебе придётся бросить пса.

Олаф шумно выдохнул. Дружок тоскливо заскулил, царапая когтями решётку.

– Я попрошу псарей приглядывать за ним. Если станешь судьёй или даже Магистром, то столкнёшься ещё с множеством трудных выборов. Этот – один из самых простых. Взвесь все за и против. Переживай не о том, что дороже для тебя, а что правильней для всех. Забудь о прошлом. Куда важнее, как твой выбор отзовётся в будущем. Думай не о мелочах вроде игр с этим щенком, о саднящих руках или стыде перед недалёкими мальчишками, а о великих свершениях. Дар ещё не всё, даже если он такой могущественный, как у тебя. Я не разговаривал бы с тобой, если бы ты не показал себя прилежным, дисциплинированным и смышлёным. Если ты стиснешь зубы и отбросишь всё лишнее, то достигнешь таких высот, какие даже мне представить трудно. Весь мир будет в твоих руках.

Лорд Веломри взял его ладони в свои. Они казались крошечными, жалкими по сравнению с широкими ладонями бывалого воина.

– Но я всего лишь сын фермеров-иноверцев, о чём ученики не устают напоминать мне каждый день. Я не хочу всего этого! Мне просто нужна родная душа рядом.

Отперев клетку, Олаф подхватил Дружка на руки и прижал к груди. Пёс принялся счастливо облизывать его щёки.

– Я вообще не знал своего отца и служил Сумеречникам. Что с того? Важно только, кто ты есть и кем хочешь быть. Неужели мы так плохо о тебе заботимся и служба в ордене настолько тебя не прельщает, что ты готов всё бросить? Никто в Мунгарде не живёт лучше нас, никто, даже Император, не имеет столько власти, сколько есть у нас. Подумай! Даже Дружку на псарне будет лучше, чем под открытым небом, если ты решишь сбежать. Иногда необходимо пожертвовать кем-то или чем-то, чтобы избежать многих печалей.

Пёс снова заскулил и отчаянно заперебирал лапами, чувствуя, что чаша весов клонится не на его сторону. Когти порвали рубашку и поцарапали плечо, но Олаф даже не поморщился.

– Можно мне навещать Дружка хоть изредка? – спросил он хриплым голосом. Во рту пересохло, глаза саднили ещё сильнее, чем руки.

– Конечно. Но только после того, как ты сделаешь все уроки и выполнишь все обязанности, – кивнул лорд Веломри.

Олаф потребовал, чтобы Дружка устроили в более просторной клетке, раз уж выпускать его в вольер вместе с огромными мастифами нельзя. Ему постелили свежую солому и дали сахарную косточку, но Дружок не обратил на это внимания: царапался и тонко скулил, пока не рухнул на дно в отчаянии.

Олаф чувствовал себя предателем, когда снова вкладывал свою ладонь в руку лорда Веломри, позволяя увести себя с псарни.

Первое время всё шло хорошо. Олаф занимался ещё прилежней, чем прежде, чтобы после ужина отнести на псарню мясные косточки и выгулять Дружка на пустыре за вольером. Но со временем учёба так поглотила его, что Олаф стал забывать о собаке. Дружок уже казался очень далёким, чужим.

Олаф всё откладывал и откладывал поход на псарню под разными предлогами. На зимних каникулах, когда выдались редкие свободные дни, и совесть в конец заела, он всё же навестил пса. Его клетка оказалась пуста, даже солома из неё пропала. Сердце тревожно ёкнуло, под ложечкой засосало.

Олаф позвал Дружка раз-другой, но откликнулся лишь злой лай чужих собак.

Из подсобки выглянул чистивший клетки сгорбленный псарь.

– Вашего пса больше нет. Он открыл клетку, забрался в вольер со сторожевыми мастифами. И… простите! – пряча глаза, горестно сообщил он.

Живот стянула тугая судорога. Собаки, дерущиеся даже с медведями, наверняка не оставили от маленького Дружка даже мокрого места!

– Я похоронил его на пустоши за вольером, где вы любили гулять. Идёмте, покажу, – поманил его за собой псарь.

Олаф стоял на могиле, обозначенной круглым камнем. Надо было разбираться со своими чувствами, как учили наставники. Он закрыл глаза, следил за дыханием, отмечал, что хочется и чего не хочется.

Почему клетку не закрыли? Каким образом Дружок пробрался в огороженный крепким забором вольер? Так высоко он бы не подпрыгнул. Сделал подкоп? Но каменный фундамент забора врыт глубоко в землю, чтобы этого не допустить.

Неужели кто-то специально отвёл Дружка в вольер? Кто-то из своих. Этот старый псарь с изрытым оспинами добрым лицом? А может, кто-то из подручных лорда Веломри по его приказу? Или кто-то из одногодок-завистников?

Нет, думать об этом не хотелось. Подозрения уничтожали его уютный мирок. Всё, что он делал, о чём мечтал, чем жертвовал, становилось бессмысленным.

Если злоумышленник отыщется, если им окажется кто-то из ордена, дальше жить в иллюзиях не получится. Придётся отказаться от всего. Либо принять, что он ъ не так уж хорош на самом деле. Не так уж хорош…

«Иногда необходимо пожертвовать кем-то или чем-то, чтобы избежать многих печалей».

Нужно забыть об этом и не искать виновных. Трагическая случайность – не больше. Чувств ведь не осталось. Гибель Дружка его совсем не тронула, словно этот пёс никогда не был ему дорог.

Лорд Веломри оказался прав. Дружба с собакой оказалась детским капризом. Олаф выбрал правильно, выбрал то, что не испортило бы его карьеру и позволило бы помочь многим людям и даже… животным. Он же не сентиментальный размазня, а лучший ученик Академии, получающий повышенную стипендию от самого Архимагистра. Сожаления для судьи недопустимы, он всегда должен чувствовать себя уверенным и правым. Однажды он примет закон, который запретит собачьи бои и бои с медведями, к примеру. Или насобирает много денег, чтобы построить собачий приют.

Нет! Он придумывал это только для того, чтобы увещевать совесть. Страшно не то, что он выбрал учёбу, а то, что он забыл Дружка и не чувствовал скорби, словно убил в себе не только сомнения и сожаления, но саму жалость, а вместе с ней и человечность. Нет, нельзя думать о себе плохо – подобные мысли разрушают.

Совершенные законы, защищающие самых слабых, справедливые суды, перед которыми все равны, и собачьи приюты, которые окажут милосердие даже тем, кого обойдёт правосудие – всё это искупит его вину с торицей.

Несколько дней после Олаф приносил цветы на могилу Дружка, как будто исполнял обязанность. Делал то, чего от него ждали. А если бы не делал, то все узнали бы о его бесчувствии и поняли, что он не так уж хорош на самом деле. Не так уж хорош…

«Иногда необходимо пожертвовать кем-то или чем-то, чтобы избежать многих печалей», – упрямо повторял себе Олаф каждый раз, когда приходилось принимать трудные решения.

Нужно поступать разумно и расчётливо, ведь настоящих глубоких чувств в нём нет. Они похоронены на могиле Дружка за псарней Академии.

Лишь дважды Олаф снова чувствовал что-то светлое: когда увидел Морти в цирке и когда Герда звала на помощь в роще за Динас Эмрис. Почему? Что-то в них было важное. Что, он и сам не знал, но не хотел отпускать их обоих несмотря на то, что этим нарушал все свои правила. Если они узнают, что он не так уж хорош, всё будет кончено!

Нет, он бросил Дружка и потерял чувства не из-за лорда Веломри, в чём того обвинила бы Герда, а из-за разъедающей тьмы внутри. Она жила в нём всегда, она отталкивала от него людей. Даже Сесиль. Только лорд Веломри, Дружок и Герда с Морти её не замечали. До поры. Пока она не разрослась под влиянием демонова бездушника Идоу. Скрывать её от друзей больше не получалось. Именно поэтому они так часто стали смотреть на него с разочарованием.

От дурацкой курительной смеси его совсем развезло. Нужно взять себя в руки и действовать рационально. Олаф здесь единственный, кого учили, как избегать ловушек и какие цели ставить. Морти при всей его удали план спасения придумать не способен. Если бы его поставили во главе войска, то он провалил бы кампанию, поддавшись риску и нетерпению. А ещё он не умел жертвовать кем-то или чем-то, чтобы избежать многих печалей.

Посему их жизни зависят от одного Олафа. Если ради спасения придётся бросить матросов, он это сделает, пускай даже друзья поймут, что он не так уж хорош. Это будет его самой большой жертвой.

– Нет, должен быть весёлый! – заметив его смурной вид, Вицли-Пуцли пихнул Олафа в плечо. – Я быть хороший вождь, заботливый и справедливый. Устроить завтра праздник. Женщины танцевать, мужчины играть, дети смеяться. Быть очень весёлый!

Веселье по чужой указке – это так похоже на «хорошего вождя». Впрочем, что взять с дикарей?

– Очень любезно с вашей стороны. Мы как раз изучим правила и зададим вопросы, если они возникнут, – старательно скрывая неприязнь, ответил Олаф. – Это все испытания?

– Нет. Последний быть самый сложный. Провести ночь в Мрак. Волны ужасный гул постоянный. Вызывать кошмары. Худший страхи и пороки мучить вас.

– Во Мраке?! Но ведь он может их поглотить! – переполошилась Герда.

– Да, он отравлять, соблазнять и делать безумный, – энергично закивал Вицли-Пуцли. – Если вы проиграть, то Камасоц, огромный летучий мышь, отрезать ваш головы и повесить на горлянковый дерево. Там висеть голова похищенный Сокол, пока Пернатый змей и Сова спасать его.

Олаф невольно почесал шею. Впрочем, разве может Мрак поразить того, в ком и так живёт тьма?

– Как этого избежать?

– Я не знать. Для каждый свой путь. Мы задавать вопросы и отыскать ответ. Он быть самый ценный и правильный, – объяснил Вицли-Пуцли. – Если вы победить, то возвращаться сильные.

– Расскажите ещё что-нибудь. Про Пернатого змея и Сову, – снова подал голос Морти.

Его так волнуют истории о Пернатом змее, потому что Идоу постоянно сравнивал Морти с легендарным героем? Хм, может, в подробном рассказе обнаружатся полезные детали.

– А вы не знать? Пернатый змей увести люди на запад и быть ваш великий вождь, – удивился тот.

– Мы хорошо знаем, что было после исхода из Гундигарда, но мало помним, что было до. Вы гораздо ближе к истокам, чем мы, – пришла на помощь Герда.

– Для такой разговор нужно больше очищающий дым, – Вицли-Пуцли испустил из трубки облачко и с шумом его вдохнул, а потом передал её Олафу.

Ну вот, опять! Предыдущая затяжка опьянила не хуже кувшина крепкого вина. Олаф старался много не пить в компании, потому что становился дико ранимым и вспоминал все обиды, настоящие и мнимые, но сейчас отказать не получилось. Олаф выкурил. Пошло легче: он даже не закашлялся. Затянулся ещё раз и выпустил дым изо рта. Тело расслабилось, тревожные мысли отпустили и в голове прояснилось. Теперь он был готов слушать внимательно.