Огни юга. Часть 2. Дом Мрака

Глава 34. Среди дикарей поступай, как дикарь

1572 г. от заселения Мунгарда, племя шилайю, северный берег Гундигарда

Проснулись они к обеду. Идоу куда-то запропастился. Наверное, вызнавал у местных, как будет проходить праздник. А как им теперь выйти к дикарям без проводника?

– Чего мы мнёмся? – не выдержал Олаф растерянного вида своих товарищей. – Будем улыбаться и почтительно кивать. В конце концов, мы образованные люди, которые знают и умеют куда больше, чем эти дикари.

Нет. Одни и те же жесты, интонации и даже взгляды в разных странах понимались по-разному. А что на уме у дикарей, и вовсе представить сложно.

– Хорошо, только будем держаться вместе, – после долгих раздумий предложил Николас. – Герда?

– Да-да! Я сейчас, – засуетилась она. – Нет ли здесь воды, чтобы умыться?

– Отыщем! – Олаф выглянул из-за полога и поманил остальных за собой.

Они вышли гуськом друг за другом. Олаф первый, Герда вторая, Николас прикрывал тылы.

Поселение располагалось вокруг мелких прудов, откуда женщины носили воду в кувшинах на головах. Берега обрамляли финиковые деревья, пальмы и камыши. На улице уже жарило вовсю. От зноя спасали только тени от деревьев и жилищ.

Кое-где были разбиты грядки. Пеструшки сновали между глинобитных хижин. Иссушенные козы паслись на мокрой от росы траве. В отдалении на границе с пустыней обгладывали колючки двугорбые верблюды.

Площадь для празднеств находилась на входе в оазис, где было достаточно свободного пространства. Пальмы украшали гирлянды из цветов и связок фиолетового лука. На ветвях висели талисманы из раскрашенных охрой ракушек. Они мелодично стучали на ветру.

Женщины раскатывали на плоских камнях лепёшки и относили их жариться на костре. Готовое угощение раскладывали на циновках. Овощи томились в глиняных горшках. Мужчины выкапывали из земли большой чан с тушёной бараниной и резали её кремниевыми ножами.

От съестных запахов животы тоскливо заурчали. Шаловливый мальчишка утянул лепёшку с козьим сыром, но кто-то из взрослых поймал пострелёнка и оттягал за уши. Некоторые вещи одинаковы у всех. Например, желание мальчишек проверять границы дозволенного.

Зазвенели струны гитары. Идоу, оказывается, сидел на циновке среди шилайю. От них он отличался разве что мунгардской одеждой, соломенной шляпой и бронзовым оттенком кожи в противовес коричневому.

Ловко перебирая пальцами, Идою наигрывал заводную мелодию. Шилайю принялись подпевать. От низкого ритмичного тембра их глубоких голосов гудело в ушах. Они будто аккомпанировали гитаре, а не она им. Ноги сами просились в пляс.

Идоу заглушил струны ладонью и повернулся нависавшему над ним Олафу.

– Ах, вот вы где! Я вас везде искал!

– Мы спали в хижине, она в другой стороне, – резонно заметил Олаф.

– Какое досадное упущение с моей стороны, – хохотнул проводник.

Как ему в рабстве все зубы не выбили? Или там он тоже косил под дурачка и заслуживал к своим чудачествам снисходительное отношение?

– Так ты ещё и музыкант? Ученик самого Джелани? – с непонятным сарказмом поинтересовался Олаф.

– О да, он был славнейшим из учителей! – закивал Идоу.

– И ты, конечно, знаешь его последнюю песню, которую он так и не успел исполнить на публике?

– Я обязательно сыграю её вечером на празднике, – подмигнул ему Идоу.

Олаф запрокинул голову и расхохотался.

– Ого! Да тебе позавидовал бы сам Повелитель безумия Папа Легба! – посерьёзнел проводник.

Шилайю забросили все свои дела и внимательно следили за ними, будто могли понять, о чём шепчутся чужаки. Идоу снова скользнул пальцами по струнам.

– Ладно, погодите немного. Нужно уважить хозяев музыкой, чтобы они на нас не осерчали.

Он подобрал куда более нежную, умиротворяющую мелодию. Женщины завели песню-плач по чему-то или кому-то навеки утраченному.

Олаф продолжал хохотать. Герда испуганно коснулась его плеча.

– Над чем смеёшься?

– Над собой, – сокрушённо ответил Олаф. – Я искал надёжного человека, а нанял худшего болтуна из всех. Наверняка он не знает ни одного языка, кроме своего. И проводником был только на словах!

– Рано ещё посыпать голову пеплом, – попытался успокоить его Николас, поймав на себе несчастный взгляд Герды. – Как-то же он договорился с этими шилайю.

– Да нет же, он просто болтун! – Олаф закрыл лицо руками и покачал головой.

– А кто такой его учитель Джелани? – Герда снова коснулась его плеча, на этот раз, чтобы отвлечь.

– Джелани не его учитель. Я больше, чем уверен, что они никогда не встречались, – горестно заявил Олаф. – Это просто легенда.

– Из новых? – глаза Герды вспыхнули воодушевлением. – Расскажи! После путешествия я запишу свой сборник легенд и обязательно включу в него историю о наших путешествиях. Вот чем мне хотелось бы заняться!

– Сложную работёнку ты выбрала, – сдался он. – Джелани родился уже в Мунгарде, в семье рабов, которых вывезли из Гундигарда в раннем детстве. После прихода к власти пресветловерцев их освободили, как и многих других невольников. Но найти себя на свободе оказалось не так просто. Многие за гроши нанимались в помощники фермерам на сезонные работы. Единственным их развлечением после тяжёлых трудов было пение у костров между камышовых лачуг по берегам реки Агары.

Некоторым из гундигардцев так полюбилось это занятие, что они тратили последние сбережения на инструменты и странствовали по стране, чтобы петь в кабаках и на площадях больших городов за подаяние слушателей. Джелани тоже мечтал стать странствующим музыкантом. Внешность у него была весьма запоминающаяся: высокий рост, болезненная худоба, удивительно длинные и гибкие пальцы, бельмо на правом глазу. Но пел и играл он весьма посредственно. Его постоянно освистывали.

На несколько лет Джелани исчез, а когда вернулся, в руках у него была старая четырёхструнная гитара. Из неё он извлекал такие звуки, будто играл целый оркестр. Голосом Джелани мог передавать любые, даже самые сложные эмоции. Его стихи больше напоминали искусные сочинения королевских бардов с вкраплениями причудливых дикарских мотивов.

Когда Джелани приходил в Констани, мы сбегали с уроков, чтобы послушать его выступления. Это было истинное волшебство – не то, что фиглярство Идоу. Девушки от его музыки теряли разум: вешались на него, проходу не давали. Мы спрашивали у Джелани: «Где ты научился играть так, как не умеют даже придворные музыканты?»

Джелани ухмылялся и отвечал: «Да вот, ребятушки, отчаялся я совсем. Музыка моя убога, в животе пусто, и ни одна красотка даже смотреть на меня не хочет. Я взял последние три серебряника и закопал их в полночь на перекрёстке у старого кладбища. Из лунного света навстречу мне вышел демон. Чёрный, как ночь, лицо в муке перемазано, кудри рыжие от охры, глаза красные, словно кровью налитые, костюм господский. Пахло от него ромом и опием. В обмен на душу демон научил меня музыке. Теперь я играю её каждый день, чтобы заглушить вой его псов. Я вижу их тени в вечерних сумерках, нахожу следы их когтей на дверях домов, где останавливаюсь на ночь. Не подсобите, юные воины? Отыщите псов, отыщите демона. Убейте их, иначе со дня на день они придут за мной, и я не успею сыграть последнюю песню».

– Псы? Как холмовые гончие? – переспросил Николас. – А что за демона ждал Джелани? Очень похоже на Аруина, предводителя Дикого Гона. Меня им в детстве тётушка пугала.

– Вряд ли, – задумчиво ответил Олаф. – В среде рабов гундигардские легенды перемешивались с нашими и получалось нечто очень своеобразное. Раньше, когда рабы сбегали от своих хозяев, на их след натравливали свирепых псов. Когда те настигали несчастных, то разрывали их на части. Потому Джелани и боялся собак.

– Значит, демона не было? Джелани не продавал душу Предвестникам? Ты же говорил, что у него тоже что-то с глазами… – напомнила Герда.

– Нет. У него было мутное пятно на правом зрачке, а не разноцветные глаза, как у наших Магистров. К тому же, неодарённые называют демонами самих гундигардцев. Джелани рассказывал всё это для красного словца. А играть его научил кто-то из бывших рабов. Они часто практикуются на старых заброшенных кладбищах, потому что там тихо и безлюдно.

Герда разочарованно надула губы. Не любила, когда истории о волшебстве развенчивали и делали приземлёнными. Олаф коснулся её руки и подбадривающе улыбнулся:

– После его рассказов мы ходили на перекрёсток, чтобы вызвать демона.

– И ты? – округлила глаза Герда.

– Ну… нет, меня не брали. Я ведь весь такой правильный, любимчик лорда Веломри, – Олаф с досадой поморщился. В отличие от болтуна Идоу он был излишне честный. Если искренность и наивность Герды умиляла, то от прямоты Олафа порой становилось неловко даже ему самому. – Мои приятели ходили и хвастали этим на всю Академию. Все они до сих пор живы и здоровы, и при хороших должностях в ордене. А о том случае даже не вспоминают.

– Но ты-то помнишь, – резонно заметил Николас. – Что стало с Джелани?

– Он умер. В Констани постоянно объявляются музыканты, которые называют себя учениками Джелани и выдают свои весьма посредственные сочинения за его последнюю песню.

– Неужели Джелани загрызли собаки? – с надеждой спросила Герда.

Олаф посмотрел на неё с недоумением:

– Конечно, нет! Ему проломили голову в таверне. Он соблазнил чью-то жену и заразил её срамной болезнью. Муж об этом узнал и пошёл разбираться… Ну а как «разбираются» между собой простолюдины, ты можешь себе представить.

– Фу! – скривилась Герда.

– И я о том. В реальности эти истории оказываются далеко не такими красивыми, как представляется в сказках, – сказал Олаф.

Идоу закончил играть, по мунгардской традиции встал и поклонился публике. Хлопать шилайю не стали, но улыбались доброжелательно, взмахивали руками и что-то говорили на своём чирикающем наречии.

– Мастер Идоу, скажите, а ваш учитель Джелани ходил на перекрёсток у кладбища? Он действительно продал душу демону? – спросила Герда, как только проводник повернулся к ним.

– Конечно, ходил! Вы всё неправильно понимаете. Мы в Гундигарде видим мир не так прямо, как вы. На перекрёсток идут не для того, чтобы потешить своё тщеславие, а чтобы приобщиться к мудрости предков и найти среди множества чужих историй свою. А продать душу, значит, посвятить себя любимому занятию и пожертвовать ради него семьёй, друзьями, достатком и удобствами. Понимаете?

– Значит, никакого демона с измазанным мукой лицом не существует? – добивалась она прямого ответа.

– Ещё как существует! Папа Легба – привратник загробного мира. Когда ему скучно, он играет зажигательную музыку, и все, мёртвые и живые, ему подпевают, – снова тренькнул по струнам Идоу.

– Это не означает, что ты должна перестать верить в чудеса и мечтать о счастливом конце нашего путешествия. Уверен, у нас всех всё сложится именно так, как ты захочешь, – сказал Олаф и уже куда более строго обратился к Идоу: – А ты заканчивай бездельничать. Нам нужно умыться и поесть. Или мы должны голодать до праздника?

Проводник повернулся к шилайю и спросил: