Время Андропова

Ситуация обострилась 1 сентября 1983 года. Ночью близ Сахалина советским летчиком был сбит южнокорейский пассажирский самолет «Боинг», совершавший рейс из Нью-Йорка в Сеул. Погибли 269 пассажиров и членов экипажа. Среди пассажиров 60 американцев и член Конгресса США[1839]. На очередном заседании Политбюро 1 сентября ничего лучшего не придумали, как объявить, что это был «самолет-шпион». Андропов колебался, сообщать ли о том, что самолет был сбит. Устинов посоветовал не признаваться: «Все будет в порядке, никто никогда ничего не докажет»[1840]. И в советских газетах было опубликовано сообщение с совершенно невнятной концовкой, дескать, самолет «продолжил полет в сторону Японского моря»[1841]. Андропов поручил Политбюро экстренно собраться на следующий день 2 сентября, а сам отбыл в отпуск. Это было бегство от действительности и ответственности.

Карикатура на Ю.В. Андропова в газете «Геральд Трибьюн»

13 сентября 1983

[International Herald Tribune]

Действительно решение об отпуске было принято двумя неделями раньше. В протоколе Политбюро от 18 августа 1983 года зафиксировано предоставление осеннего отпуска Андропову с 1 сентября. На время его отсутствия ведение заседаний Политбюро, рассмотрение и подготовку вопросов к заседаниям Политбюро и Секретариата ЦК возложили на Константина Черненко[1842]. Но ведь в силу таких чрезвычайных событий Андропов мог бы и повременить с отдыхом. Скорее всего, настояли врачи.

Возмущение в мире действиями СССР было столь велико, что в Кремле вынуждены были обсуждать ограничение зарубежных полетов советских гражданских самолетов. Заседание Политбюро провел Черненко. Теперь уже Устинов рассуждал о том, «как лучше сообщить о наших выстрелах»[1843]. В последующие дни в советских сообщениях продолжали твердить, что южнокорейский «Боинг» продолжил полет и вышел из зоны видимости советских радаров. Ложь только усугубила ситуацию и выставила Советский Союз в совершенно дурном свете. Лишь 7 сентября в официальном сообщении было признание — самолет сбит[1844].

Как пишет Рейган: «Если летом 1983 года свободный мир нуждался в дополнительном свидетельстве противостояния с “империей зла”, то он получил его ночью 31 августа, когда русский военный самолет хладнокровно сбил корейский авиалайнер… Это антигуманное преступление не только охладило мои попытки “тихой дипломатии” с Кремлем, но практически затормозило все наши усилия по улучшению американо-советских отношений»[1845]. Американской стороной было установлено, что пилоты корейского авиалайнера на промежуточной остановке в Анкоридже неправильно ввели данные в бортовой компьютер, и самолет отклонился от маршрута, попав в советское воздушное пространство. Пилоты об этом даже не подозревали. Советские военные летчики видели и размеры преследуемого ими самолета, и габаритные огни, свидетельствующие, что это гражданский лайнер. И тем не менее его сбили[1846].

Нежелание советской стороны признать все по горячим следам, ложь и увиливание только подлили масла в огонь. Рейган вспоминал: «Воскресным утром 4 сентября я созвал ведущих конгрессменов в Овальном кабинете и дал им прослушать пленку с записью голоса одного из советских пилотов, который сообщал, что включил противовоздушную ракетную систему своего самолета, зафиксировал цель на радаре и выпустил ракету, после чего сообщил: “Цель уничтожена”»[1847].

Андропов больше никогда не показывался на публике. Лишь в газетах публиковались его многословные заявления и интервью. История с «Боингом» была столь неблагоприятна для имиджа СССР, была подорвана вера в любые миролюбивые заявления и инициативы советских лидеров. Ведь всем были очевидны кремлевская ложь и желание уйти от ответственности. В опубликованном в «Правде» 29 сентября заявлении Андропова была сделана попытка обвинить США в трагедии: «Примером крайнего авантюризма в политике является и изощренная провокация, организованная спецслужбами США с использованием южнокорейского самолета»[1848]. Вместе с «Боингом» в океан рухнула и была навсегда похоронена репутация Андропова.

Политическая истерия и судорожные демонстративные акции стали приметой той тревожной осени. По стране прокатились организованные властью «антивоенные» митинги советской общественности. Выглядело это весьма убого и уныло. В октябре 1983 года в один из субботних дней в Москве перекрыли движение по Каширскому шоссе. Со стороны метро «Каширская» по опустевшей проезжей части молчаливо двигалась темная людская масса. Лишь изредка шедший впереди распорядитель в мегафон подавал команду, и колонна недружно откликалась: «Не дадим взорвать мир!». Видны были трафаретно изготовленные лозунги. На лицах участников первых шеренг шествия мрачная сосредоточенность, а далее по рядам — унылая скука. Можно сказать, им повезло. Вместо осеннего субботника, назначенного властями на этот день, для них придумали другое занятие — продемонстрировать народное негодование и протест против размещения в Европе новых американских ракет. Поравнявшись с Дворцом культуры «Москворечье», змеившаяся колонна повернула направо в горловину меж зданиями, и в парке, гулко разливаясь по округе, загремел речами митинг. Написанные заранее дежурные выступления, постановочное негодование — «речи-встречи, то да сё — кроем НАТО».

В прессе и на телевидении все это подавалось как порыв самих трудящихся, обеспокоенных «агрессивными планами американской военщины». Но вот уж поистине — инициатива снизу должна быть хорошо организована сверху.

Организованный властью «народный протест» осенью 1983 года уже ничем не мог помочь и тем более произвести хотя бы на кого-то впечатление. Кремль провалил кампанию, и размещение американских ракет в Европе началось. Рейган дал ответ Андропову.

Лидер итальянских коммунистов Энрико Берлингуэр 13 октября 1983 года обратился к Андропову с предложением сделать шаг в направлении одностороннего сокращения советских ракет средней дальности, попытаться таким образом предотвратить появление в Европе «першингов». Но подобное не в правилах Андропова, и он ответил: «Где гарантия, что это удержит американцев от размещения ракет? Таких гарантий нет»[1849]. Позднее Горбачев рассказал о позиции советского лидера в то время: Андропов считал, что «Советский Союз не настолько наивен, чтобы предпринимать односторонние шаги»[1850].

Проекты интервью и заявлений Ю.В. Андропова, направленные ему и в ЦК КПСС

1983

[РГАНИ. Ф. 82. Оп. 1. Д. 28. Л. 39, 51, 67]

Берлингуэр вновь написал Андропову 27 октября с призывом сделать какой-то новый и конкретный жест и спасти переговоры в Женеве, «направить их в новое русло и способствовать их позитивному исходу». И вновь получил ответ о кознях американцев, которые ведут переговоры в «ультимативном духе» и преследуют цель «любой ценой разместить в Европе свои ракеты». Посетовал Андропов и на антивоенные выступления на Западе, которые «проводятся без указания конкретного виновника создавшегося положения», людям внушают, что давление нужно оказывать на СССР, «добиваться от него все новых односторонних уступок», тогда как надо «активнее выступать против истинных виновников гонки вооружений, то есть американской администрации»[1851].

В отчаянии, уже тяжело больной и не появляющийся на публике, Андропов пишет коллегам по Политбюро 15 ноября 1983 года, что, судя по всему, мы накануне размещения американских ракет средней дальности в Западной Европе, «которое существенно изменит мировую стратегическую (а значит и политическую) обстановку к невыгоде Советского Союза»[1852]. Политбюро, писал Андропов, некоторое время назад утвердило план мероприятий (оборонных, политических и пропагандистских). А теперь настало время дать «быстрый и чувствительный ответ» на размещение ракет, дискредитирующий политику правительств, «слепо повинующихся Вашингтону». Андропов предлагал, во-первых, со странами, где размещаются американские ракеты, «политические контакты демонстративно зажать (сохраняя, однако, в основном выгодные нам экономические связи в т. ч. с ФРГ)», а где ракет не будет, наоборот, активизировать контакты[1853]. Во-вторых, политические и оборонные шаги строить так, чтобы не ослаблять и тем более не подрывать антиракетное движение в странах Запада. В-третьих, оценивать в этом свете будущее всего комплекса переговоров по ограничению ядерных вооружений в Европе, как в новых условиях вести себя, ввести новые элементы в позиции на переговорах. Андропов предложил поручить Громыко, Устинову, Черненко, Пономареву, Русакову и Чебрикову подготовить соответствующий план действий[1854].

Б.Н. Пономарев

[Из открытых источников]

В опубликованном в газетах заявлении Андропова 25 ноября 1983 года явно сквозила попытка спасти лицо и переложить ответственность за провал переговоров в Женеве на США. Содержалась и угрожающая фраза о принятом Кремлем решении о размещении советских ракет на территории ГДР и Чехословакии и обещание развернуть советские ядерные средства «в океанских районах и морях»[1855]. Но это заявление уже никого и ни в чем не могло убедить, это был акт отчаяния и признание проигрыша.

Конечно, все ответы Андропова на вопросы корреспондентов и публиковавшиеся от его имени заявления в центральных газетах были плодом коллективного творчества. Для Андропова готовились проекты этих ответов и заявлений. Он лишь их редактировал, правил, после чего их выпускали в свет.

На сессии Верховного Совета СССР по докладу секретаря ЦК Бориса Пономарева от имени Комиссий по иностранным делам Совета Союза и Совета Национальностей 29 декабря 1983 года была принята специальная резолюция о международном положении и внешней политике СССР. Во всем винили Запад: «Человечество предупреждено о грозящей миру опасности, порождаемой безрассудной, воинственной политикой империализма. Эта политика проявляется прежде всего в стремлении США и их союзников по НАТО во что бы то ни стало сломать сложившееся военное равновесие, которое служит основой международной безопасности, в развертывании в Западной Европе новых американских ядерных ракет, что сделало невозможным продолжение переговоров в Женеве»[1856].

Позднее Корниенко признал допущенные Кремлем ошибки в истории с ракетами средней дальности: отказ сесть за стол переговоров, «пока не будет отменено решение НАТО», затем «пока не будет приостановлено его осуществление», потом «хлопанье дверью» на переговорах. Корниенко пишет: «Это было неразумно даже по меркам традиционного мышления»[1857]. Да и Устинов в разговоре с ним признал — зря тогда не попытались договориться со Шмидтом, добавив: «Но что же ты хотел от меня, если тебя не поддержал твой собственный шеф?»[1858].

Справедливо было замечено об истории появления «першингов» в Европе: «Близорукая политика советских стратегов фактически своими руками поднесла американский нож к собственному горлу»[1859].

А переписка Рейгана с Андроповым продолжалась. Она носила все более декларативный характер. Рейган записал в дневнике: «Я считаю, что Советы настолько одержимы идеей укрепления обороны и маниакально опасаются нападения, что, сохраняя прежнюю твердость, тем не менее мы должны показать им, что никто из нас и в мыслях не держит ничего подобного. Откуда они взяли, что кто-то хочет напасть на них?»[1860].